Смертельный код Голгофы - Ванденберг Филипп

Филипп Ванденберг

СМЕРТЕЛЬНЫЙ КОД ГОЛГОФЫ

Пролог

Это был один из тех перелетов-ужасов, которые убивают все желания — и в первую очередь желание жить. А ведь все начиналось так безобидно. Самолет рейса LH 963 взлетел точно по расписанию в 15 часов 10 минут, в иллюминаторы светило мягкое осеннее солнце, и полет в Рим через Альпы обещал быть весьма приятным. Я специально заказал номер в отеле в Тиволи, высоко в албанских горах, чтобы в тишине и уединении в этом живописном местечке спокойно обдумать новый роман, материал к которому уже два года бессистемно витал у меня в голове. Но все случилось иначе.

Едва мы перевалили за главный гребень альпийского хребта, самолет компании «Люфтганза», новехонький аэробус последнего года выпуска, начало вдруг подбрасывать и трясти. Над сиденьями зажглись предупреждающие таблички «Пристегните ремни», а в громкоговорителях салона зазвучал голос капитана: «Уважаемые дамы и господа, прошу вас занять свои места и пристегнуться. Над Северной Италией образовалась область экстремально низкого давления. Ожидается сильная турбулентность».

Что касается перелетов, то я не принадлежу к редким храбрецам — свой печальный опыт в этом вопросе я приобрел в Африке и Азии и с тех пор обзавелся привычкой всегда пристегиваться в кресле. Обеспокоенно я посмотрел в иллюминатор, пытаясь разглядеть что-то необычное в унылом сером однообразии заоблачного пейзажа. Появились клочья тумана, небо все больше мрачнело. Тряска самолета усиливалась. В таких ситуациях я прибегаю к фокусу, которому много лет назад меня научил один американский психиатр, когда мы летели с ним в Калифорнию: я беру в руку любой попавшийся под руку предмет и сжимаю его в ладони, пока не почувствую боль. Концентрация на боли заставляет забыть любой страх. Самолет снова затрясло. Во внутреннем кармане куртки я нащупал кредитную карточку и с силой сжал ее. В какой-то момент мне показалось, что в руке у меня острое лезвие ножа. Этих ощущений мне хватило, чтобы отвлечься.

Стаканчики и поднос с прибором на откидном столике я увидел откуда-то издалека. Вопреки силе притяжения они вдруг подскочили к обшивке потолка и приклеились к ней. Из последнего ряда послышался крик ужаса. Воздушная яма — самолет находился в свободном падении.

Не знаю, сколько времени продолжалось это состояние невесомости. Абсолютно не двигаясь, сидел я в своем кресле с кредиткой в руке. Но мне пришлось выйти из моей самостоятельно организованной летаргии: сосед справа, которого до сих пор я не удостаивал вниманием, внезапно сильно схватил меня за руку, как будто в поисках поддержки и опоры. Я взглянул на него, но незнакомец уставился немигающим взглядом в одну точку. Его лицо посерело, рот слегка приоткрылся, и было заметно, как трясутся его седые усы.

Десять, может быть, пятнадцать секунд длилось это свободное падение — мне показалось, что прошла вечность, — потом последовал сильный толчок, треск, и все предметы, приклеившиеся к потолку, посыпались на пол. Послышались крики пассажиров. В следующий момент кошмар был уже позади. Спокойно, как будто ничего не произошло, наше воздушное судно поплыло дальше.

— Пожалуйста, извините мое неподобающее поведение, — обратился ко мне сосед, отпустив наконец мою руку, — я подумал, мы и правда падаем.

— Все в порядке, — возразил я великодушно и на всякий случай осторожно спрятал кредитную карточку в карман.

— Вы не боитесь летать? — продолжил сосед, выждав приличествующую паузу, во время которой, как и я, прислушивался к звукам мотора.

Испугавшись, что весь остаток полета придется провести обмениваясь жуткими историями о перелетах, я коротко ответил:

— Нет.

И когда еще раз ободряюще кивнул ему, то увидел, что он, как ребенок, у которого хотят отнять любимую игрушку, бережно прижимает к себе какую-то рукопись. Он кивнул стюардессе, удивительно красивой темноволосой девушке, и заказал два виски.

— Вы ведь тоже выпьете? — спросил он.

— Я не пью виски, — возразил я.

— Ну и ладно. После такого переживания я и две порции не замечу.

Пока мой сосед на удивление неторопливо пил виски, мне представилась возможность разглядеть его поближе.

Дорогие ботинки явно контрастировали с остальным, несколько запущенным внешним видом, который показался мне не менее загадочным, чем его своеобразная манера поведения: это был мужчина средних лет с тонкими чертами лица и сентиментальным рассеянным взглядом. По нему было видно, что время не прошло для него бесследно. Мне показалось, что сосед заметил мой оценивающий взгляд, и после продолжительного молчания он снова повернулся ко мне и с легким поклоном представился:

— Мое имя Гропиус, профессор Грегор Гропиус, но это уже в прошлом, извините.

Он наклонился и спрятал рукопись в коричневую кожаную папку, которая лежала у него под креслом.

Чтобы поддержать беседу, я тоже назвал себя и из чистого любопытства спросил:

— Как это понимать, профессор? Что «уже в прошлом»?

Гропиус махнул рукой так, как будто хотел сказать, что не желает об этом говорить. Но поскольку я продолжал вопросительно смотреть на него, в конце концов ответил:

— Я хирург, точнее сказать, был им. А вы? Минутку-минутку, я попробую отгадать сам…

В какой-то момент мне стало неприятно, но, поскольку разговор уже завязался, а я все еще был пристегнут к своему креслу рядом с иллюминатором, деваться было некуда — я уселся в такой позе, будто мой сосед собрался меня фотографировать, и широко улыбнулся.

— Вы писатель? — вдруг спросил Гропиус.

Я отпрянул:

— Да. Откуда вам это известно? Вы читали одну из моих книг?

— Честно говоря, нет. Но ваше имя я уже слышал однажды. — Гропиус улыбнулся. — Что же влечет вас в Рим? Новый роман?

Человек, который совсем недавно чуть ли не умирал от страха, внезапно ожил. По своему опыту я знал, что сейчас произойдет: то, что обычно говорят девять из десяти человек, встречающих писателя, а именно: «Если я расскажу вам о своей жизни — это мог бы получиться потрясающий роман!» Но этого не произошло. А в воздухе все еще витал без ответа вопрос профессора.

— Я еду вовсе не в Рим, — честно ответил я, — в аэропорту меня ждет автомобиль, взятый напрокат. На нем я поеду в Тиволи.

— А, Тиволи. — Гропиусу это название было явно знакомо.

— Вы знаете это местечко?

— Только по фотографиям. Там должно быть просто великолепно.

— В это время прежде всего спокойно. Я знаю там один маленький отель, «Сан-Пьетро», недалеко от площади Тренто. Его хозяйка, типичная итальянская мамаша, делает самые лучшие спагетти. А какой потрясающий вид открывается с террасы этой гостиницы! Попробую приняться там за новый роман.

Гропиус задумчиво кивнул:

— Какая прекрасная профессия!

— Да, и я не знаю лучшей, — ответил я.

По идее, мне тогда уже надо было насторожиться, поскольку профессор совершенно не проявил интереса к содержанию моего нового романа; похоже, он даже немного обиделся, что я со своей стороны не поинтересовался причинами его путешествия и теми обстоятельствами, которые заставили его отправиться в путь. Во всяком случае все последующие мои попытки продолжить беседу он довольно жестко пресекал. А потом вдруг виновато произнес:

— Вероятно, мое поведение показалось вам слишком бесцеремонным, когда я в вас так вцепился?

— Ну что вы! — попытался утешить я Гропиуса. — Если это помогло вам успокоиться…

Из громкоговорителя салона послышался квакающий звук, и нам сообщили, что через несколько минут мы совершим посадку в аэропорту Леонардо да Винчи. Спустя некоторое время наш самолет остановился перед застекленным терминалом.

В здании аэропорта каждый пошел своей дорогой. Меня не покидало ощущение, что это небольшое происшествие с Гропиусом вызвало в нем чувство неловкости. Но что касалось меня, то этот случай почти забылся уже на следующее утро. Именно почти, потому что замечание профессора: «Это все уже в прошлом» — навело меня на размышления…