Смертельный код Голгофы - Ванденберг Филипп

— Так вот, оказывается, как выглядит частный детектив. Вы не рассердитесь на меня, если я скажу, что совсем не так, как в кино?

Левезов кивнул:

— Вы ожидали увидеть неопрятного, курящего трубку типа в кожаной куртке и джинсах! — Он брезгливо поморщился. — Я занимаюсь этим не слишком давно — хотя качество моей розыскной деятельности от этого совершенно не страдает, скорее наоборот. Позвольте, — Левезов достал из-под стола тонкую папку, — представить вам некоторые рекомендации.

Изучая в папке заказы, благодарственные письма и прайс-листы, Вероник спросила, чтобы занять время:

— Как давно вы этим занимаетесь? Я имею в виду, ведь частными детективами не рождаются?

— Четыре года, — ответил лысый, — до этого я был терапевтом при танцевальной труппе, а еще раньше танцором в Государственной опере. После трагической смерти своего друга я в буквальном смысле потерял почву под ногами. Я не мог выполнить ни одного пируэта, ни одного прыжка. Но я не хотел бы надоедать вам своей историей.

— Ни в коем случае! — Вероник улыбнулась и протянула Левезову папку.

— По телефону вы только намекнули на суть дела, — заметил детектив, чтобы вернуться к теме.

Вероник глубоко вздохнула и, начав искать что-то в своей сумочке, принялась рассказывать, причем выражение ее лица менялось все больше и больше. Еще совсем недавно спокойные черты напряглись, даже ожесточились. Потом она вынула из сумочки фотографию и передала ее детективу:

— Это профессор Грегор Гропиус, мой муж, точнее сказать, бывший муж. Наши отношения уже давно существуют только на бумаге, а наша супружеская жизнь протекает теперь только по телефону.

— Разрешите вопрос: почему вы не разводитесь?

Вероник сжала кулаки так, что косточки на пальцах побелели:

— Есть проблема. Восемнадцать лет назад мы заключили брачный контракт, который при разводе подразумевает раздел имущества. Вы знаете, что это значит, господин Левезов?

— Могу себе представить.

— Мой муж разведется богатым человеком без каких-либо обязательств, а мне придется все начинать сначала.

— У вас нет профессии?

— Уже два года у меня рекламное агентство. Дела идут неплохо, но по сравнению с состоянием, которое за это время накопил Грегор…

Левезов прищурился:

— Боюсь, что в случае развода едва ли представится возможность легально получить деньги вашего мужа или даже какую-то часть.

— Мне это отлично известно, — прервала детектива Вероник, — то же самое сказали мне юристы. Как вы говорите, легального пути нет. Нужно довести Гропиуса до того, что он сам будет готов со мной поделиться — более или менее добровольно, конечно.

— Теперь я понимаю. В жизни профессора, как и в жизни любого человека, есть темные пятна, которые лучше скрыть от общественности. Я прав?

На мгновение черты Вероник просветлели, и на губах мелькнула коварная улыбка.

— Именно так. В этом особенном случае Гропиус может поплатиться даже головой. Проблема только в том, что у меня нет доказательств.

— Доказательств чего?

Вероник посмотрела по сторонам, не подслушивает ли кто их разговор, и тихо начала:

— Гропиус — профессор университетской клиники. За год он проводит дюжину операций по трансплантации донорских органов. Грегор пересаживает почки, печень и легкие от одного человека другому, причем доноры, как правило, трупы.

Левезов сглотнул.

— Разумеется, спрос на донорские органы во много раз превышает предложение, поэтому ими торгуют на черном рынке, как подержанными автомобилями или антиквариатом, по цене до ста тысяч евро.

Левезов начал делать пометки в блокноте, потом поднял голову и сказал:

— Если я правильно понимаю, вы предполагаете, что ваш бывший муж находится в преступной связи с торговцами человеческими органами.

Вероник пристально посмотрела на Левезова, на ее лице не дрогнул ни один мускул.

— И вы хотели бы, — продолжил он свою речь, — если подозрения подтвердятся, этим…

— …шантажировать! Можете спокойно произносить это слово. Я не хочу, чтобы муж, спустя восемнадцать лет супружеской жизни, выбросил меня на улицу с тремя месячными окладами, как прислугу. Вы понимаете?

Левезов водил рукой по лысому черепу, пока сосредоточенно изучал записи, лежавшие перед ним на столе.

— Дело непростое, — пробормотал он тихо, — хотел бы обратить ваше внимание на то, что оно потребует очень больших затрат.

— Дело не должно провалиться из-за денег, — возразила Вероник, — собственно, речь и так идет о крупной сумме.

Левезов молча кивнул.

— Фото можете оставить себе. А здесь, — она вынула из сумочки сложенный листок, — здесь я составила список всех имен и адресов из личного окружения моего мужа, включая эту маленькую шлюшку из клиники, с которой он ложится в постель дважды в неделю.

Левезов в изумлении просмотрел данные и одобрительно заметил:

— Высокопрофессионально, госпожа Гропиус, действительно высший класс!

Вероник сделала недовольный жест, как будто хотела сказать: пожалуйста, поберегите ваши комплименты для себя. Вместо этого она через стол протянула своему собеседнику заполненный чек и сказала:

— Пять тысяч. На первое время этого хватит. Рассчитаемся позднее.

Едва ли было еще что-то, кроме денег, что могло быстро поднять Левезову его депрессивное настроение. По старой памяти он привык целовать чеки. Так он поступил и в этот раз.

— Я уверен, что смогу быть вам полезен.

Когда профессор Гропиус вошел в отделение интенсивной терапии, Арно Шлезингер уже умер. Аппарат ЭКГ пищал непрерывным высоким звуком. Гропиус оттолкнул долговязую черную, с белым воротничком фигуру священника, который бормотал какую-то неразборчивую молитву.

— Как это могло произойти? — крикнул он на главврача доктора Фихте.

Этот веселый человек с темной копной кудрявых волос и примерно одного с Гропиусом возраста только покачал головой. Он растерянно взглянул на Шлезингера, который лежал весь опутанный проводами, с полузакрытыми глазами, открытым ртом и упавшей набок головой. Тихо, едва слышно, Фихте произнес:

— Внезапно открывшаяся тахикардия, потом остановка сердца. У меня нет объяснений.

— Почему вы меня раньше не позвали? — обратился Гропиус к дежурной сестре.

Медсестра, дородная блондинка, которая уже успела насмотреться на смерть, безучастно ответила:

— Мне очень жаль, господин профессор, все произошло так быстро, — и не менее безучастно, показав пальцем на все провода, которые были подведены к умершему, сказала: — Так я отключаю.

Пока сестра выключала аппаратуру и собирала провода, Гропиус и Фихте подошли к окну и посмотрели вдаль. Не глядя на коллегу, профессор спросил:

— Что вы думаете?

Главврач помедлил.

— Вам не нужно меня щадить! — подбодрил его Гропиус.

— Предположительно кровотечение варикозных узлов пищевода.

Гропиус кивнул:

— Похоже на правду. В этом случае мне следовало бы упрекать себя.

— Я ни в коем случае не имел в виду чью-либо вину… — поспешил возразить врач, но Гропиус прервал его:

— Да ладно. Вы абсолютно правы. Кровотечение здесь самая вероятная причина. Поэтому я хочу дать распоряжение о вскрытии.

— Вы хотите…

— Это необходимо для моей репутации. Я бы не хотел, чтобы появился слух о том, что Гропиус допустил халатность в своей работе. Я настаиваю на вскрытии.

Когда сестра-блондинка заметила, что разговор пошел о вещах принципиальных, она предпочла покинуть отделение. Многолетний опыт работы научил ее тому, что подобные разговоры между врачами заканчиваются бесславно, причем не будет произнесено именно то слово, в котором, собственно, все дело, — врачебная ошибка.

Своим решением проводить вскрытие Гропиус хотел избежать всех возможных слухов еще до их появления. Ему было совершенно ясно, что никакой ошибки он не сделал. Но почему Шлезингер умер так внезапно?

Вопрос этот не давал Гропиусу покоя, ответ на него он получит завтра, в течение дня. Тот, кто страдает от смерти пациента, любил он повторять, не должен быть врачом. Это не имеет ничего общего с бессердечием или бесчеловечностью. Клиника была большим коммерческим предприятием по оказанию услуг, у которого тоже могли случаться неудачи.