Под зонтом Аделаиды - Ромен Пуэртолас
Базиль Бонито сидит за рулем своего красного «ситроена».
С некоторых пор ему запрещено водить машину в городе, и теперь единственная его отрада – часами сидеть вот так на водительском месте, ничего не делая, просто положив руки на руль. На пассажирское кресло рядом с ним Фанни усадила Брюно; тот безучастно смотрит прямо перед собой, пока Базиль рассказывает ему разные истории, оживленно жестикулируя, ради чего ему приходится то и дело отрывать руки от рулевого колеса. В воображении Базиля в та кие моменты машина, теряя управление, слегка отклоняется от линии движения на дороге, по которой она мчится, и колеса скрипят покрышками. Но Баз иль сразу восстанавливает над ней контроль, удовлетворенно улыбаясь. Эта машина – истинное чудо, венец современных технологий.
Властной Аделаиды здесь уже нет, некому его тиранить, а из новенькой надзирательницы по имени Фанни можно веревки вить. Кстати, где она? На кухне, может, готовит всякую гадость? Или глажкой занята в бельевой? Да какая разница, главное, чтобы у него над душой не стояла. Базиль похлопывает Брюно по плечу, покрытому шрамами, хочет подбодрить. Ему нравится прикасаться к другу. Он любит Брюно, хоть и обращается с ним порой неподобающим образом. Кроме него, Брюно никто не любит. Брюно всех приводит в ужас. Но это же не повод его не любить, верно? Базиль счастливо улыбается. Что может быть лучше прогулки на машине с добрым другом? А что, если нарушить запреты и прокатиться по улице? Можно было бы съездить к приятелям в парк Шамбор. Усадить всех в салон и отправиться вместе в большое путешествие…
На второй день своего недомогания я проснулась и сразу вскочила с решительным настроем наверстать драгоценное время, потраченное впустую. Быстро приняла душ, оделась, позавтракала на кухне свежим хлебом, который купила Катрина, земляничным конфитюром и горячим кофе.
Через некоторое время я уже шагала по городской площади, на которой Роза испустила последний вздох. Все выглядело так, будто никто и не помнит о чудовищном преступлении, совершенном здесь всего несколько недель назад. У меня из головы не шел сон о дожде из маленьких стрел, вонзавшихся в оголенную кожу, и я ускоряла шаг на пути к одному заведению по специально раздобытому адресу.
Мне не составило труда найти человека, который занимался обслуживанием и ремонтом башенных часов города М. Его звали Бернар Юг, и у него была ювелирная лавка неподалеку от мэрии. Там он и проводил большую часть времени, когда не копался в часовом механизме.
– Поломки? Такого почти никогда не случалось! Часы идут с идеальной точностью! Я сам их устанавливал на башне в тысяча девятьсот восьмом. С тех пор чинить их пришлось всего-то три раза. И скажу вам, что…
– Вы можете подтвердить, что двадцать пятого декабря часы показывали правильное время? – перебила я часовщика-ювелира. – То есть что они не опаздывали или не спешили… примерно на час?
– На час?! – Старик чуть не потерял монокль, вернее, ювелирную лупу, с которой никогда не расставался, будто она приросла к его глазу. Затем он так бурно расхохотался, что дрожь сотрясла хрупкое, сухощавое тело. – Я сказал вам, что чинить часы мне пришлось всего три раза. И знаете почему? Потому что они опаздывали на две-три минутки! А уж чтобы на час… нет, никогда такого не бывало. – Он посерьезнел, приняв авторитетный вид, подобающий профессионалу. В настенных часах закуковала кукушка, словно в подтверждение его слов.
– А кто-нибудь еще, кроме вас, мог получить доступ к башенным часам?
Старик нахмурил белые брови:
– Зачем это?
– Ну, чтобы передвинуть стрелки с дурными намерениями.
– Я единственный могу подниматься в помещение с часовым механизмом. Но в мэрии должна быть копия ключа. То бишь она там наверняка есть – на случай, если я потеряю свой… Хотя, понимаете ли, в этом нет никакой необходимости – я никогда в жизни ничего не терял.
Он обвел рукой комнату, в которой мы находились. На полу лежал персидский ковер, стен не было видно за часами с маятниками всех форм и размеров, за этажерками, уставленными разными безделушками, от крошечных до огромных, чье предназначение трудно было угадать; я не знала, выставлено ли все это на продажу или для красоты. Здесь царил неописуемый беспорядок, но при этом было душевно и уютно. Словно древний иудейский город Капернаум из северных пределов Земли обетованной, целый город, чье название стало у нас во французском языке синонимом хаоса, уменьшился до масштабов тесной ювелирной лавки.
– Там, где люди несведущие видят бардак, моему взору открывается самый что ни на есть идеальный порядок, блистательно продуманная организация вещей. Здесь каждый предмет на своем месте, и место это неизменно. Смотрите. – Бернар Юг подошел к этажерке и двумя руками приподнял стоявшую на полке китайскую вазу – аккуратно приподнял, с величайшими предосторожностями, как будто она была начинена взрывчаткой, чувствительной к движению. Затем ювелир указал мне подбородком на круглый след от донышка, оставшийся на полке в толстом слое пыле, которая, судя по всему, копилась здесь веками. – Я никогда тут ничего не протираю тряпкой. И не потому что я грязнуля, вовсе нет. Это специальная уловка, чтобы отвадить воришек. Ибо, если кто-нибудь из посетителей попытается втихаря стащить вазу, я об этом узнаю – увижу по оставшемуся в пыли следу.
Он заулыбался, явно от гордости за свою стратагему, а я мысленно подивилась, кому может прийти в голову украсть такую безделицу, да просто дурацкий пылесборник…
– О, я вас понимаю, – серьезно покивала я старику. – Мне…
– Позвольте вас прервать, – торопливо сказал он вдруг, будто вспомнил что-то предельно важное. – Если принять вашу версию о злодее, завладевшем ключом от помещения на верхотуре башни, нужно иметь в виду, что он должен был еще как-то справиться с часовым механизмом. Время на часах, знаете ли, нельзя изменить, просто подергав стрелки в ту или иную сторону. И такого колесика, которое нужно покрутить на ручных часах, чтобы стрелки передвинулись, там нет. Да уж, с башенными часами все гораздо
