Искатель, 1998 №2 - Игорь Христофоров

— Не-ет…

Троллейбус с хряском и скрипом повернул влево и по длин-ному-длинному спуску понесся к Крылатскому мосту. На асфальтных латках, густо усеявших спуск, он взбрыкивал норовистым жеребцом. Здесь уже Андрей работал не только правой ногой, но и левой. Тормоза, взвизгивая и наполняя салон едким запахом дымящихся эбонитовых колодок, спасли троллейбус от скорости, которая бы запросто швырнула его мимо моста в Москву-реку.

— Ты что… это… получается, угнал его? — только теперь, кажется, понял, что произошло, Санька.

— А что мне оставалось делать? Я его во дворе сразу засек. Обернулся — он за мной телепается. У меня внутри все похолодело. Ты думаешь, Вовку просто так убили?

— А если тот мужик… ну, просто бухой?..

— Не-е!.. Я сам пьяный-пьяный, а внутри меня трезвяк сидит. Он сразу подсказал: «Андрюха, беги!»

— Значит, гоп-стопщик тот мужик был, — со знанием дела пояснил Санька. — В Москве несколько банд по ночам по пьяным работают. Бухого легче всего выпотрошить…

— Да нет, дорогуша! Я уже давно уловил, что за мной секут.

— В натуре?

Андрей не ответил. Троллейбус, подчиняясь его настырной правой ноге, несся по Мневникам, несся через последнюю оставшуюся внутри Москвы настоящую деревню Терехово, и собаки за заборами провожали бешеный вагон лаем.

— А ты что, умеешь эту железяку водить? — спросил Санька.

— А что, незаметно?

— Вообще-то да…

— Два года троллейбусного стажа! — похвастался Андрей. — У себя, в провинции. Здесь не водил.

— А как ты это… в музыканты?

— Игорек спротежировал. У них как раз ударник за бугор свалил, за сладкой жизнью. А мы с Игорьком в клубе железнодорожников полгода на танцульках вместе лабали. Я — так, середняк. А Игоряха — талантище. Ему б только волосы перекрасить, чтоб не так плебейски выглядеть. Упирается, не хочет…

Троллейбус несся по пустынному шоссе, и Санька впервые заметил, что оно, в отличие от латаного спуска к мосту, состоит из кусков. Сколько накатали за день дорожники — такой и кусок. И колеса били по щелям между этими полосами, как поезд на стыках рельс. Та-дам, та-дам, та-дам… Будто отсчитывали исчезающие секунды жизни.

— Менты! — заметил вырулившую справа, из проулка белосинюю машину гаишников Андрей.

Он погнал троллейбус еще быстрее. Башмаки токоприемников в ярости искрили по проводам, яркие желтые капли осыпались вслед за троллейбусом, и гаишники, отпугиваемые этими каплями, то притормаживали, то бросали «Жигули» на встречную полосу.

После моста через шлюзы на Карамышевской набережной на шоссе стали попадаться машины, и Андрей, отчаянно сигналя, заставлял их трусливо сворачивать в левый ряд. На его лысине ягодной россыпью лежал пот и проблескивал в свете встречных фонарей. Тоненькие пальцы, побелев, сжимали руль и, кажется, вот-вот должны были вырвать его с мясом.

— Ну, давай, рогатенький, давай! — умолял он.

И вдруг сбросил ноги с педали электродвигателя. Троллейбус обрадованно вздохнул и пошел медленнее. Гаишники выскочили слева от них и пытались снизу рассмотреть людей в кабине.

— Открой дверь! Сваливать надо! — закричал Санька.

— Заткнись! Расходная стрелка! Нельзя посылать сигнал! Мы вправо свернем!

Парочкой — троллейбус с приклеенным к нему пульсирующими сиренами «Жигулями» ГАИ — они выскочили к пересечению улицы Народного Ополчения с проспектом Маршала Жукова, и Андрей резко повернул руль вправо. Гаишники, заметившие на заднем стекле цифру «19»— номер маршрута, — по инерции поехали прямо, так, как и должен был двигаться троллейбус данного маршрута.

— A-а, о-олухи! — радостно завопил Андрей и снова перенес вес на правую ногу.

Дребезжащее рогатое чудовище понеслось по проспекту, распугивая редкие полуночные машины. В стекле заднего вида снова прорезались, всплыли из мутного света фонарей «Жигули» с мигалкой.

— Сваливать надо! — опять закричал Санька.

Кажется, он никогда еще не чувствовал себя трезвее, чем сейчас. Двести граммов коньяка со страху испарились из организма, и он теперь ощущал лишь изжогу. Она больно лизала снизу горло. Очень хотелось сделать глоток. Хотя бы слюной. Но слюны во рту почему-то не было. А киоски, призывно стоящие вдоль дороги и показывающие плотные ряды бутылок пепси, фанты и просто воды, летели и летели мимо троллейбуса, будто это они сами проносились прочь, не желая спасти Саньку от изжоги.

В какую-то минуту все это сразу — дергающийся на затылке Андрея смоляной хвост, огни киосков, вой сирены, мелькание фонарей — слилось во что-то тягучее, бесконечное, которому, кажется, не будет конца, и у Саньки вдруг родилось предчувствие, что так приходит смерть, что они сейчас точно разобьются. Ему и до этого не раз чудилось, что гибель — это когда все вокруг сливается в одно и ты вдруг начинаешь ощущать себя онемевшей частью этого слитка. Ты вроде бы еще есть, но на самом деле тебя уже нет, потому что жизнь — это миг, когда мир вовне тебя, а смерть — когда ты внутри этого мира, но уже его не чувствуешь.

— Открой дверь! — заставило Саньку наваждение заорать прямо в ухо Андрею. — Открой!

— Ты чего?.. Ты…

— Открой! Надо сваливать! Иначе кранты!

— Чего иначе? — не понял он.

Санькин взгляд метнулся к тумблерам на пульте. На трех из них были надеты фломастеры. Красный, оранжевый, зеленый — по цветам светофора. Он дернул их все сразу вверх, но ничего не произошло.

— Не лезь! — прохрипел Андрей.

Он бил кулаком по клаксону, отгоняя «иномарку» «Запорожец», а гаишники как раз поравнялись с ними и начали орать что-то угрожающее по мегафону.

Ладонью Санька ударил по фломастерам. Они нагнулись к полу, и змеиное шипение тут же наполнило дребезжащий салон.

— По-ошли, твою мать! — дернул Санька Андрея за рукав куртки к открывшейся передней двери.

Из нее хлестал холодный ветер и забивал дыхание.

— По-ошли!

Он все-таки вырвал его из-за руля, вырвал как морковку из спекшегося грунта, и Андрей так же, как морковка, беззвучно выпал наружу, из кабины.

— За мной! — скомандовал Санька и прыгнул на тротуар так, чтобы после неминуемого толчка боком улететь к газону.

Асфальт встретил его жестче, чем ожидал, бросил дальше, чем ожидал, и вместо глины газона, чуть тронутого травой, он плюхнулся со всего размаха в лужу. Наверное, на секунду-две он все-таки потерял сознание, потому что когда очнулся и вскочил на ноги, то троллейбус уже был метрах в трехстах от него. Он вильнул почему-то вправо, перевалил передними колесами через бордюр и с хряском вмялся в павильон остановки. Слетевшие «рога» беспомощно чертили в небе замысловатый рисунок, а с проводов осыпались запоздалые искры.

Санька доковылял до подъезда жилого дома, спрятался за его дверь, с ужасом думая, что надо все-таки подойти ближе к троллейбусу, чтобы увидеть, погиб ли