Фам фаталь - Валентина Демьянова

– Я, кажется, не вовремя, – пробормотала дочь Галлера, испуганно озираясь по сторонам.

– Не обращайте внимания! – воскликнула я, сгребая с кресла одежду и швыряя ее в чемодан.

Вероника Галлер озадаченно проследила за полетом разноцветного вороха, потом перевела взгляд на меня:

– Вот, шла мимо и решила зайти. Вы оставили свой адрес и сказали, что в случае чего...

– Садитесь, пожалуйста, – торопливо пригласила я.

Она опустилась на краешек кресла, поставила сумку на колени и крепко сжала ее руками.

Понимая, что пришла она не просто так, я с надеждой спросила:

– Удалось что-то вспомнить?

Вероника Валерьевна покосилась на меня и с легкой нотой раздражения процедила:

– Я же говорила, нечего вспомнить. Я почти ничего не знаю об отце. Он ушел из жизни, когда я была совсем крохой.

«Вспомнить ничего не можете, рассказать нечего, но зачем-то вы пришли ко мне», – подумала я, задумчиво глядя на нее.

Вероника Валерьевна потеребила застежку сумки и нервно выпалила:

– Может быть, я ошибаюсь, но у меня создалось впечатление, что вас интересует отнюдь не биография отца, а его картины. Вы, как и те, другие, что приходили до вас, хотите знать, куда они делись.

– Ну в этом нет ничего странного, – осторожно промолвила я. – Ваш отец был великим художником, и исчезновение его картин не может не волновать людей, болеющих душой за наше культурное наследие. Если вы можете помочь...

– Я же сказала, что ничего не знаю! – уже не скрывая раздражения, прервала меня она.

– Может, стоит расспросить свою мать?

– Мама ничего вспоминать не хочет. На ее долю выпали такие испытания... И потом... Если даже она и знает, что произошло с картинами, ни слова не скажет. После всего, что случилось с ней и отцом, мама обижена на весь белый свет. Да и как я могу спросить, если после вашего визита она со мной не разговаривает? Сердится, что я ослушалась и впустила вас в дом.

– Я ей не понравилась?

Дочь Галлера слабо махнула рукой:

– Дело не в вас. Просто после возвращения из лагеря мама замкнулась и не хочет никого видеть. Раньше она такой не была. Правда, этого я тоже не помню, но мне тетка-покойница рассказывала.

– Жаль, что ваша матушка заняла такую позицию. Никто лучше нее не знал вашего отца, и она могла бы оказать мне неоценимую помощь....

– Из-за этого я сюда и пришла, – перебила меня Вероника Валерьевна. – У меня есть фотография. Но даром ее я не отдам! Хотите получить – платите!

– Я и не отказываюсь! Что за фото?

Женщина не ответила. Она смотрела в пол остановившимся взглядом и разговаривала сама с собой:

– Когда вы начали расспрашивать маму о той картине, я вспомнила, что видела похожую фотографию. Много лет назад я нашла ее среди старых бумаг отца. В детстве я, знаете ли, была любопытная, любила рыться в шкафах, а там иногда попадались очень интересные вещи. Меня поразило изображение голой женщины. Я забрала его с собой и подолгу рассматривала, ведь ничего подобного я никогда прежде не видела. Честно говоря, если б не вы, я и не вспомнила бы о нем. Все произошло так давно! А тут стою, слушаю ваш с мамой разговор и удивляюсь. Надо же! Какое странное совпадение! Вы интересуетесь этой картиной, а именно ее фотография хранится у меня среди старых писем.

– Поройтесь хорошенько в вещах. Вдруг еще что найдете. Если остались его записи, рисунки, наброски, сможете их продать...

– Искать бесполезно. Больше ничего нет. Мы с матерью живем в доме отцовской двоюродной сестры. Она забрала меня к себе после ареста родителей. А наши вещи все пропали.

Я понимающе кивнула и попросила:

– Покажите фото.

– Сначала деньги!

Вероника Валерьевна сцепила пальцы на сумке и прижала ее к груди. Похоже, она боялась, что я силой отниму у нее ее сокровище.

– Сколько вы хотите?

– Сто долларов, – выпалила она и упрямо набычилась.

Видно было, что в ее представлении эта сумма выглядела фантастически огромной, а мне стало грустно. Какая ирония судьбы! Дочь художника, за картины которого частные коллекционеры и музеи платят огромные суммы, перебивается на мизерную пенсию и мечтает о ста долларах.

– Хорошо, я заплачу.

Конечно, с точки зрения коммерции я поступала абсолютно неправильно, соглашаясь купить кота в мешке. Но на коммерцию мне в тот момент было наплевать. Вид тщательно отутюженного, но готового расползтись по швам платья и стареньких, начищенных до зеркального блеска туфель задел за живое. Эта старательно скрываемая и все равно выпирающая из всех щелей нищета настолько хорошо знакома мне по годам собственной голодной юности, что я готова была дать ей денег даже за чистый лист бумаги.

Без лишних слов вытащила из кошелька сто долларовую бумажку и протянула Веронике Валерьевне. Она выхватила ее у меня из рук и быстро сунула в карман.

«Бедняга! До чего ж наивная! Хотя бы посмотрела, что дают. Может, фантик от конфеты», – с жалостью подумала я.

В обмен на деньги дочь Галлера вручила мне фотографию. Старый, черно-белый снимок. А на нем изображение все той же женщины с маской.

– Это поможет вам?

– Не знаю, – задумчиво проронила я. – То, что это фото хранилось в вашей семье, еще ничего не значит.

Тут я, конечно, лукавила. Фотография являлась хотя и призрачным, но подтверждением того, что картина и художник каким-то образом связаны. Просто я суеверна и, боясь спугнуть удачу, не хотела говорить об этом вслух.

– Почему вас так интересует именно эта картина? Что в ней особенного?

– Загадка.

– Загадка? – с недоверием повторила Вероника Валерьевна.

– У меня есть основания считать, что эту картину писал ваш отец. В то же время все, даже ваша мать, в один голос твердят, что ничего подобного он не делал. Чем не загадка?

Дочь художника смотрела на меня ничего не выражающим взглядом и молчала.

– Если б я могла доказать, что картина действительно принадлежит кисти вашего отца... или хотя бы узнать, кто на ней изображен, – мечтательно проговорила я.

– И что тогда? – неожиданно оживилась моя гостья.

Я улыбнулась:

– Загадка была бы отгадана.

– И на свет появилась бы интересная статья,