Искатель, 1998 №2 - Игорь Христофоров

Не сдержавшись, Санька тоже шагнул из-за ширмы. В желтом конусе света подпрыгивала Венера. Бесчисленные точки пыли кружились вокруг нее, как комары. Санька видел ее только со спины и почему-то не верил, что это Венера. В приемной Золотовского она выглядела неприступной богиней. Неожиданно она обернулась, и он увидел ее малиновое лицо. Оно было насквозь пронизано счастьем. Вряд ли из такого моря света она разглядела Санькино лицо, но ему снова стало стыдно, и он перевел взгляд вправо.

Рядом с Венерой стоял седой мужчина. Костюм сидел на его плотном теле, будто нарисованный. Когда он повернулся к Венере и, поздравляя ее, сунул в пальчики конверт, Санька не сдержал вопроса.

— Кто это? — спросил он затылок Роберта.

— Хозяин клуба. Серебровский Леонид Венедиктович.

Столь уважительный тон от Роберта Санька услышал впервые. Можно было подумать, что Роберт на время забыл, что он — плейбой.

— Серебровский — это псевдоним? Как у шефа?

— Это настоящая фамилия, — не меняя тона ответил Роберт.

— А сейчас перед вами выступит супер-группа «Мышьяк»! — взвизгнул вынырнувший из толпы в свет Децибел.

Его рука заученно легла на голую талию Венеры и медленно поползла ниже, к марле трусиков.

— А также их новый лидер Саша Весенин! Слушайте шлягер «Воробышек»!

— Ну чего одеревенел! — зашипел сбоку Аркадий. — Пош-ш-шел!

Санькины пальцы с хрустом обжали трубку радиомикрофона. Он выдохнул все, что было в легких, словно именно эти граммы воздуха не давали ему возможность сдвинуться с места, и шагнул в круг света.

Ни Децибела, ни Венеры там уже не было. Свет растворил их, и Саньке на мгновение стало страшно, что и он исчезнет точно так же в этом желтом, горячем, рождающем так много пыли.

С гитарного перебора пошла «фанера», и он еле успел вскинуть микрофон к губам.

— Во-о-о-робышек-во-о-оробышек! Нахохлилась опять! — взревел где-то под потолком незнакомый голос.

Санька открывал строго по тексту пересохший рот и никак не мог понять, кто же это поет.

— Хорошо отмикшировал, — шепотом прохрипели за спиной.

Слова принадлежали то ли Игорьку, то ли Виталию, изображающих непосильную работу бас-гитариста и клавишника. А может, они вообще принадлежали Санькиным слуховым галлюцинациям. Но только после них он понял, что осталось от его голоса, записанного в студии.

Рыхлый толстяк добавил в него басовых частот, и песня зазвучала по-мужицки грубо, вызывающе. Возможно, звукорежиссеру именно такой привиделась манера исполнения песни, но Саньке вдруг стало нестерпимо стыдно. Еще более стыдно, чем при виде голых девиц.

Когда чужой, с блатными интонациями голос, прогнал припев, Санька вспомнил, что нужно нажать кнопку на микрофоне. Скользкая, как по стеклу плавающая подушечка указательного пальца еле отыскала клятую кнопку. Вдавив ее с брезгливостью, будто это и не кнопка была, а сидящий на микрофоне таракан, Санька спрыгнул, как и учил Аркадий, с подиума и направил пористую грушу в сторону стойки бара.

— Во-о-оробышек-во-о-оробышек! Не надо уходить! — впервые за вечер дал он волю голосу.

Двое-трое посетителей клуба, фальшивя и не попадая в тон, подхватили припев, и их голоса тоже взвились к потолку, заполнили зал. Кажется, им это понравилось. Голосов стало больше, еще больше. Они будто бы тянулись к настоящему, только сейчас проявившемуся тенору Саньки, и он вдруг представил, что произойдет, если он не отпустит кнопку. Потом же пойдет «фанера», и только очень пьяный не поймет, что его обдурили.

— Фуфло у тебя, а не песня! — вдруг заорал какой-то мужик от стойки бара. — P-розовые сопли!

Удивление развернуло Саньку влево. На грибке сиденья-вертушки горой дыбился не просто мужик, а какой-то немыслимый по размерам мужичина. В прежние годы такой бы запросто стал штангистом, а может, даже выиграл бы Олимпийские игры. Сейчас медвежьей силище находилось другое применение. Оно бугрилось в ведерных кулаках мужика, оно жгло взглядом рэкетира.

— Спой лучче «Дороги к казенным порогам»! — сумел он заглушить своим басом даже звуки проигрыша. — Дав-вай, не тормози!

Санька еле успел вскинуть микрофон к губам и зашептать в него в такт песне. Пошли третий и четвертый куплеты, и некогда было спорить с мужиком-медведем. А тот, поняв, что ему отказали, угрюмо сгорбился на своем кнопочном стульчике. Синий галстук, шириной с хорошее полотенце, свесился почти до пола и казался подпорой, которая спасает гиганта от падения.

— Я чо сказал! — взревел он и швырнул в Саньку бутылку пива. — П-падлюка! Ты чо мне отдыхать мешаешь?!

Донышком бутылка попала по плечу, попала касанием, как говорили в зоне, чирочкой, нырнула на пол, даже не разбившись, но больше всего Саньку поразило, что никто ни за столиками, ни у стойки бара не отреагировал на бросок. Все люди в клубе казались заодно с амбалом и просто ждали дальше, куда попадет вторая бутылка. А мужик уже налапал ее, не оборачиваясь, на стойке бара и вез донышком по дереву. Когда она соскользнула в его пальцах со стойки, Санька понял, что до припева не дотянет.

Все так же нашептывая микрофону про воробышка, он шагнул к ближайшему столику, вырвал из-под него белый пластиковый стул и с вращения, как дискобол, швырнул его в сторону мужика. У стойки бара что-то хрустнуло, и Санька с ужасом увидел, что здоровяк медленно встает со стульчика. Бутылка пива в его руке смотрелась гранатой, а по рассеченному лбу бахромой сползала кровь. Санька понял, что метатель из него не получился. Теперь уже требовались навыки бегуна.

— Ур-рою гада! — опять перекрыл музыку своим рыком мужик и бросился на Саньку.

Кто-то догадливый отключил «фанеру», и в обвалившейся на клуб тишине Санька услышал стук своего сердца. Оно жило где-то у горла, в кадыке. Чем-то его нужно было выбить оттуда, вернуть на прежнее место.

Санька метнулся к зеленой двери, той самой, из которой появились девушки-стриптизерши, и еле успел нырнуть в нее. По дереву хряснуло стекло, осколками брызнуло по столикам.

— Ты куда?! — остановили Саньку два мрачных парня в черных костюмах.

— Я — певец, — еле удерживая дверь, прокричал он. — Там — бандит. Он убьет меня.

— Там все бандиты, — совершенно спокойно ответил более жилистый охранник и оттолкнул Саньку. — Дай-ка!

Дверь открылась с ракетной скоростью. Разъяренный мужик стоял в проеме, сжигая воздух пьяным выхлопом, и, кажется, не мог понять, за кем из трех он гнался. Кровь с его покатого лба уже проторила дорожку к подбородку и медленно подсыхала.

— Где эта сука?! — грохотал он. — Он мне череп пробил! Он…

— Ну, чего ты развозникался? — совсем не боясь его, спросил жилистый. — Ты же первым прикалываться