Искатель, 1998 №2 - Игорь Христофоров

— Давайте ваш пропуск!

— Значит, вы уходите?

— Но вы же слышали…

— Может, я без вас ознакомлюсь с показаниями свидетелей?

— Давайте пропуск!

Протянутую бумажку он рванул из дрожащих пальцев Кравцова, черкнул по ней какими-то каракулями, пришлепнул их сверху печатью для пакетов и вручил гостю.

— Все, я спешу! Выход сами найдете?

— Да, я помню… По коридору, потом влево, потом лифт… Скажите, она сразу умерла?..

— Сразу, — нехотя ответил Павел.

Папка с делом о наркотиках, внутри которой были и документы по Золотовскому, и материалы следствия о самоубийстве Волобуева, и даже копии с протоколов допросов свидетелей гибели Кравцовой, лежала на его столе.

Папка лежала укором, и он, отвернувшись от надоедливого посетителя, сунул ее в сейф, дважды повернул ключ и только теперь, посмотрев в зеркало, понял, что Кравцов уже вышел из кабинета.

Ключи вечно терялись, и он сунул их в верхний ящик стола, вышел из кабинета и захлопнул за собой дверь. Английский замок услужливо сделал ее запертой. Толчком от себя Павел проверил, закрыта ли дверь, и с удивлением отметил, что Кравцова уже нет в коридоре.

В тот самый момент, когда он подумал об этом, в оставленном им кабинете раздалось покряхтывание. Пухленький Кравцов еле выбрался из-под стола, шлепнулся на стульчик и зашелся в одышке. Сердце, придавленное животом, взбулысивало и никак не хотело работать по-прежнему. Кравцов уже привычно прокашлялся, и сердце, все-таки услышав его просьбу, наконец-то забилось ровно и ритмично. Только боль занозой сидела в его серединке.

Кравцов уже плохо помнил, почему нырнул под стол. Просто следователь так резко схватил со стола папку и так таинственно отвернулся, пряча ее в сейф, что он сразу почувствовал, что именно в этой папке спрятаны все необходимые ему тайны. Стол был канцелярский, двухтумбовый, но со стороны прохода к двери его прикрывала плаха из древесно-стружечной плиты. Кравцов резко сел, обжал коленями живот и по-утиному сделал два шага под крышку стола. Под щелчок сейфового замка он задержал дыхание и закрыл глаза. Ему показалось, что если он вскинет веки, то следователь его сразу найдет. Потом он услышал шипение выдвигаемого ящика стола, звяканье ключей, опять шипение, тяжелый вздох, шаги, и только после хлопка двери разрешил себе открыть глаза.

На правой тумбе белела бирка. «Стол № 121. Ответственный — ст. л-т милиции А. Н. Башлыков».

Мысленно поблагодарив этого неизвестного ему Башлыкова за временно предоставленное убежище, Кравцов выскребся из-под стола и только тогда ощутил сердце.

Во всех углах кабинета висела тишина. Казалось, что у нее есть глаза и она ждет, когда пошевелится Кравцов.

А он, боясь вспугнуть эту чуткую тишину, нашарил в кармане куртки металлический футляр, вывалил из него на ладонь таблетку валидола, сунул ее под язык и только тогда обернулся.

На стене за столом прямоугольниками белели фотографии. С самой большой из них на Кравцова смотрели почти сотней глаз мальчишки в светлых рубашечках. Бабочки на цыплячьих шейках смотрелись смешно и трогательно. Мальчишки были выстроены ярусами, изображая из себя хор, и старательно что-то пели. Фотография передала все, кроме звука, и оттого открывшие рот мальчишки выглядели одновременно зевающими, а вовсе не поющими. Кравцов вскинул глаза чуть выше. Со снимка улыбался парень в форме курсанта. Лицо было симпатичным, но совсем не запоминающимся. Такие лица в прежние годы призывали нас с плакатов не болтать лишнее и вообще быть бдительными. На других фотографиях сидели какие-то парни в одинаковых пиджаках, стояли колонны перед парадом, играл какой-то ансамбль с примитивными электрогитарами. Правее фотографии висела выложенная из детской пластмассовой мозаики картина: красный цветок с зеленым стеблем на синем фоне и подписью «От девочек 11-го «Б». Девочки уже, видимо, давно повыходили замуж и нарожали детей, потому что несколько разноцветных частичек мозаики на картине отсутствовали, олицетворяя исчезающее время.

Валидол наконец-то снял боль, и Кравцов перевел глаза на стол по диагонали от него. Именно на нем совсем недавно лежала папка. Место, где она находилась, выглядело почему-то чуть светлее, чем остальной стол.

Вновь задержав дыхание, Кравцов медленно встал со стула. В висках живым существом бился страх. Сразу стало до одури жарко. Сейф, до которого было всего три-четыре шага, дышал доменной печью.

Не ощущая ног, Кравцов преодолел два метра до соседнего стола, нагнулся и в полумраке разглядел на правой тумбе бирку. «Стол № 122. Ответственный — к-н милиции П. С. Седых». Рука сама вытянула верхний ящик именно из этой тумбы. Его шипение казалось сигналом кобры, готовящейся прыгнуть на Кравцова из угла комнаты. И он, прежде чем посмотреть вовнутрь ящика, бросил взгляд именно в этот угол. Там стояла пластиковая мусорная корзина. В ней не было ни клочка бумаги. Она хранила в себе лишь жуткую черную пустоту.

Не отрывая глаз от этой пустоты, Кравцов пальцами нашарил в ящике связку сейфовых ключей. Их бородки кололись ежиными иглами. Было больно, но Кравцов крепко зажал их в руке. От жара уже ломило поясницу и кружилась голова, и он только теперь вспомнил, что не дышит.

Рот жадно, по-рыбьи схватил воздух, в голове чуть просветлело, и Кравцов шагнул к сейфу.

ПОД ЗВУКИ МУЗЫКИ

— Что ты, как лыжник, в шапке ходишь? — встретил Павла в своем кабинете Тимаков.

Ему легко было изображать из себя закаленного супермена: у ног гудел обогреватель и окатывал начальническое тело теплыми волнами.

— У меня холодно, — пожаловался Павел, но черную вязаную шапочку с головы все же стащил.

За неимением расчески ее роль выполнили пальцы. Со стороны это выглядело примерно, как попытка ветра пригнуть к земле хлебные колосья. Они вроде бы легли, но тут же поднялись.

— Присаживайся. Ушел этот?..

— Кравцов?

— Да.

— Так точно.

— Да-а, это трагедия… Потерять жену…

— Он хотел узнать имя убийцы. Ну, кто сбил…

— Как будто мы его сами знаем!

— Я думаю, той женщине… ну, свидетельнице, можно верить, — осторожно заметил Павел. — Второй раз такое совпадение: две кожаные куртки, вареная и крэк…

— Да-а, сладкая парочка. И как она там сказала?..

— Тот, что в крэке, очень красивый.

— Вот видишь — красивый! Андрей Малько на такой комплимент не тянет. Его бородищу и лысину она бы точно заметила…

— А если он сбрил бороду?

Тимаков задумчиво провел пальцами по щеке. О бритье, как о варианте маскировки, он не думал. Да и когда думать, если почти все время сжирают совещания. И на каждом требуют раскрываемости, раскрываемости, раскрываемости. А он именно сейчас не хотел торопиться. Сеть была почти сплетена. Осталось лишь две-три ячейки, две-три ячейки. Тимаков