Первый день смерти - Карина Тихонова
Но Севка крепко держал меня за руки, и вырваться не было никакой возможности.
– Дунь, ты хоть немного соображаешь? – спросил Севка на удивление корректно и выдержанно: – Почему ты ушла и никого не предупредила?
– Я предупредила медсестру! Сказала, что вышла прогуляться и что скоро вернусь!
Я перестала вырываться и попросила вполголоса:
– Отпусти меня. Я буду держать себя в руках.
Севка отпустил мои запястья. Я сделала глубокий вдох и выдох. Ничего, позже мы с Дунькой останемся наедине. Тогда и оторвусь по полной.
– Кто тебе позволил выйти на улицу? – продолжал Севка строгим «попечительским» тоном.
– А что, нельзя? Сам же говорил: ликвидируй кредитку, нам наличные нужны...
Севка покосился на дежурную медсестру.
– Пошли, поговорим, – приказал он вполголоса. Подхватил Дуню под локоть и повел в столовую.
Я плелась следом, пинала ее кулаком в спину и приговаривала:
– Если дойдешь...
Дунька оборачивалась, огрызалась и даже попыталась дотянуться до меня крепкой ручкой в шерстяной варежке. Наконец мы расселись вокруг стола. Минуты две царило тяжелое молчание. Дунька, кажется, начала понимать, из-за чего сыр-бор.
– Ну ладно вам, – заныла она. – Ну, мобильник забыла, подумаешь! Улька спала, не хотелось ее будить! Я же предупредила! Не могла же я сказать медсестре, что иду деньги снимать!
– Ты ей это только что сказала, – ответил Севка. – Прямым текстом, без всяких там иносказаний.
Дунька вздохнула и опустила голову.
– Вам не угодишь. Вместо благодарности они с кулаками бросаются.
– Да тебя убить мало! Ты что, не понимаешь, о чем мы с Севкой думали, пока тебя не было? А Ванька? – продолжала я злобным шепотом. – Он там с ума сходит!
Дуня испуганно ахнула:
– Ванька проснулся, да?
– Он даже завтракать не стал, – добил ее Севка. – Лежит там один-одинешенек, переживает.
Дуня вскочила с места, ловко обогнула стулья со столиками и выбежала из столовой. Севка посмотрел на меня.
– Ну, что? – спросил он. – Пойдем следом или дадим им возможность нормально поговорить?
– Ладно, пускай побудут вдвоем, – решила я. – А мы пока чаю выпьем. Питание здесь просто люкс. Так не во всяком ресторане накормят. Удивительно, почему так дешево? Маринка бы сказала, что все это странно...
Севка помрачнел, и я мгновенно прикусила язык.
– Ладно, пошли наверх. Нужно поговорить...
– Тихо, – перебил меня Севка – Ты ничего не слышишь?
Я прислушалась. Где-то наверху хлопнула дверь, послышались короткие возбужденные восклицания. Голоса звучали неразборчиво, мешались, но Дунькиного я среди них не услышала.
– Что-то случилось, – я встала.
В широком дверном проеме появилась Дунька. Она была все в той же куртке, которую почему-то не сняла. А лицо... Я не знаю, как описать выражение ее лица. Оно было мертвым, как восковая маска. В руке Дунька держала небольшой бумажный квадратик.
– Что?! – прошептала я.
Квадратик выпал из Дуниной руки и, покачавшись в воздухе, спланировал на пол. А сама Дуня почему-то прислонилась к дверному косяку, словно ноги ее больше не держали.
Я подобрала бумажку с короткой фразой, отпечатанной на машинке. Немного помедлила, прежде чем прочитать: я уже знала, что там написано. Знала и молила всех богов, чтобы ошибиться. Но боги были заняты более важными делами, чем жизнь и смерть глупых детишек. Черные буквы сложились в слова, а слова в предложение: «Второй день смерти».
Я выронила бумажку и побежала наверх. Туда, где остался Ванька.
Ванька, которого я боялась увидеть...
Ванька, про которого Севка недавно сказал: «балласт»...
Это Севка во всем виноват. Если бы он не сказал, что Ванька для нас... обуза, тот был бы жив.
Я мчалась по лестнице, прыгая через ступеньки, а голоса нарастали, приближались, складывались в штормовую волну, которая готова была накрыть меня с головой.
Мимо пробежала молоденькая медсестра, икая от страха. Дверь в Ванькину палату была широко распахнута. Я добежала до нее и остановилась. На секунду приложила руку к сердцу, подождала, пока оно вернется в грудную клетку, и вошла в комнату.
Все обернулись и посмотрели на меня. Странно, почему они смотрят на меня с любопытством? Не с сочувствием, не со страхом, а именно с любопытством?
– Пропустите, – сказала я, и все послушно расступились, давая мне дорогу. Я подошла к кровати и увидела Ваньку.
Он выглядел неплохо. Можно даже сказать, хорошо выглядел. Немного портила впечатление странная меловая бледность лица и красные пятна под подбородком, на шее. Где он так испачкался, интересно?
Я обернулась к людям в белых халатах, указала на красное пятнышко и спросила:
– Что это?
Чей-то голос негромко произнес:
– Уведите ее.
Дмитрий Сергеевич вышел вперед, взял меня за руку, заглянул в глаза.
– Пойдемте отсюда.
– Вам трудно ответить? Я спросила: «Что это»?
Он отвел взгляд:
– Это следы пальцев.
– Следы пальцев... – я кивнула. – Следы пальцев. Вот теперь все ясно и понятно. Что, нельзя было так сразу и сказать?
Чей-то голос снова прошелестел из толпы:
– Шок. Успокоительное.
– У кого шок? – удивилась я. – У Ваньки? Глупости! Он отдыхает! Он уже пришел в себя, я с ним разговаривала вчера вечером.
Дмитрий Сергеевич настойчиво потянул меня за собой.
– Идемте, Ульяна, – повторил он.
– Куда?
– Я покажу.
Дмитрий Сергеевич вывел меня из Ванькиной палаты, и я оказалась в какой-то малюсенькой клетушке, похожей на кладовку.
– Что это? – спросила я.
– Это мой кабинет, милая, – ответил врач. Он отмерял в шприце уровень жидкости. – Ты тут уже была. Не помнишь?
Я потерла лоб и сморщилась. С головой творилось что-то нехорошее, пугающее. Я хотела что-то сказать и тут же забыла, что именно. Ранний склероз?
– Не помню, что я хотела сказать, – пожаловалась я.
– Ничего страшного, – успокоил врач. – Пройдет.
Он подошел ко мне, задрал рукав свитера. Запахло аптекой, кожу овеяло прохладой, в плечо укусила оса.
– Ой!
– Все уже, все...
Я увидела, что сижу на койке. Зачем здесь пеленка? Провела рукой по холодной поверхности, спросила:
– У вас маленький ребенок?
Врач вздохнул. Сел рядом, взял меня за руку и попросил:
– Поспи немного.
– Я днем не могу спать.
– А ты попробуй.
Врач мягко уложил меня на холодную пеленку, сунул под голову подушку. Я хотела сказать,
