Искатель, 1998 №2 - Игорь Христофоров

— Есть! — с радостью ответил тот и звякнул наручниками.

— Товарищ капитан, разрешите я у вас на этаже хоть в туалет схожу. Нет больше сил терпеть. Пусть пока наручники не застегивает. Не будет же он мне ширинку расстегивать и это… наружу доставать…

— Не будешь? — иронично сплющив губы, спросил Павел сержанта.

— Не буду, — с брезгливостью в голосе ответил он.

— Ладно. Отведи подсудимого в туалет. По коридору — слева.

— Есть!

В маленький, всего на две кабинки, туалет конвоир вошел следом за Андреем. Он по-прежнему мычал ту же мелодию. Казалось, что внутри сержанта воет волк.

— Дверь не закрывать! — прервав мычание, потребовал он от Андрея.

— Так и будешь на мою задницу смотреть?

— Так и буду.

Круглое лицо конвоира, пропитанное презрением, было похоже на лицо татаро-монгольского захватчика, каким их рисовали в школьных учебниках по истории. Маленькие глазки смеялись, и Андрей вдруг понял, для чего он зашел в туалет.

— Ты скоро?! — прокричал в открывшуюся дверь один из грузчиков.

— Иду! — ответила ему левая кабинка.

Под всхлип воды, спускаемой из бачка, из нее вышел второй грузчик. Его спина бугрилась мускулами. Напарнику явно не хватало именно этой спины.

— Водила торопит. Ему уже ехать пора. А у нас три шкафа, — объяснил он от двери.

— Да иду-иду.

— Ну, чего тянешь? — толкнул конвоир Андрея в спину. — Ты по-маленькому или по-большому?

— По-крупному.

— Быстрее вываливай свое добро.

Пружина с яростью притянула к себе входную дверь, отрезая грузчика от них, и под ее громкий хлопок Андрей с разворота ударил сержанта в солнечное сплетение.

— И-ах! — схватил тот воздух обветренными губами и не поймал.

Андрей ударил еще раз по сгибающемуся под тяжестью телу конвоира и тут же увидел перед собой его загорелую, поросшую рыжим пухом шею. Сцепив кисти в замок, он со всей злостью, которая скопилась в его теле за эти сутки, сверху, как молотом, впечатал их в шею и с удивлением увидел, что конвоир, продолжая движение вниз, рухнул ему под ноги.

В ушах зазвенела странная, никогда до этого не ощущаемая тишина. Казалось, что именно сейчас она взорвется писком входной двери и дюжие грузчики или, что еще хуже, милиционеры из кабинетов на этом этаже ворвутся в туалет и сшибут его с ног. Но тишина всего лишь прервалась капаньем воды из крана. Сочные удары по эмалированной раковине отсчитали три секунды, и Андрей вдруг ощутил, что силы, которые он вроде бы потерял навсегда после трех ударов, вернулись к нему.

Он втащил обмякшее и очень тяжелое тело в кабинку, из которой недавно вышел грузчик, и стал перевязывать ноги конвоиру своим платком. Он оказался слишком коротким, а может, ноги у сержанта слишком ширококостными, и тогда Андрей со злостью вбил платок в рот сержанту. Тот совсем не сопротивлялся, будто ему самому было интересно, чем же свяжет ему ноги подследственный.

Вынырнув из кабинки, Андрей сорвал с вешалки у рукомойника вафельное полотенце и обвязал им руки сержанта, заведенные за спину. Ноги его уже почему-то не интересовали. Потом закрыл изнутри дверку на щеколду и перелез через боковую стенку наружу.

Сердце билось не только в груди, но и в шее, висках, в животе и даже в коленках, хотя там и биться-то было нечему. Больше всего хотелось подставить рот под кран, из которого громко, очень громко били капли. Создалось впечатление, что капли хотели этими звуками поскорее позвать сюда кого-нибудь.

Рука сама довернула кран, и почему-то лишь тогда, когда исчезли тикающие звуки, Андрей понял, что не сможет проскользнуть через милицейский пост у входа. Из прямоугольного, мутного от старости зеркала на него смотрел лысый мужик с зековской щетиной на скулах. Если бы он сам был милиционером, то наверняка остановил бы такого субъекта на улице.

Но что-то же нужно было делать, и Андрей вышел в коридор.

Где-то вдали строчил матричный принтер, пело радио, глухой, урезанный дверью голос доказывал что-то невидимому собеседнику. Коридору был безразличен небритый лысый парень с разбитыми в кровь костяшками пальцев на правой руке, и он никого не выпускал наружу из-за обитых коричневой винилис-кожей дверей.

На площадке мрачно, будто постаменты для незаконченных монументов, стояли два стальных шкафа. Андрей на цыпочках подошел к ближнему из них, под неприятный скрежет открыл дверцу и увидел, что внутри шкафа пусто. Полок, как и говорил тогда шумный грузчик, не было.

Сзади, закончив гудение, остановился лифт, и Андрей сделал то, о чем он секунду назад даже не помышлял. Он шагнул в холодное нутро шкафа и, совсем не ощущая противного запаха пыли и ржавчины, плотно прикрыл за собой дверцу.

— Давай проволоку, — потребовал голос снаружи. — Ты ее, случаем, не заиграл?

— Не-а, — ответил ему другой. — На, завязывай, раз ты такой мастерюга.

Обе дверцы шкафа закачались вперед-назад под чьими-то торопливыми пальцами.

— Завязал?

— Ага. Теперь не откроются.

— Поперли. Еще не хватало, чтоб и в обед с этим дерьмом возились!

— Не-е, в обед не пойдет. Обед — святое дело.

— Кроме него, значит, еще один? У-у, тяжеленный!

— Ага. Тяжеленный. Это уже, братан, от усталости.

— Тогда поперли шустрее.

ЖЕНЩИНЫ ЛЮБЯТ УШАМИ

Санька проснулся от поцелуя. На плече лежало что-то пушистое, похожее на кошку, и пахло табаком. Приподнявшись, он сощурился и только теперь разглядел, что у кошки был женский носик и опухшие губки.

— Венера? — удивился он.

— А ты кого хотел рядом увидеть? Мадонну?

Ее хриплый голос вернул ощущение ночи. Но вернул не целиком, а какими-то обрывками. Перед глазами Саньки будто бы висела искромсанная ножницами рубаха, а он пытался угадать, где же у нее были рукава, а где — воротник.

— А где я?

— У меня дома.

— Ах да, у тебя…

Он с облегчением уронил чугунную голову на подушку, и перед глазами влево-вправо качнулась хрустальная люстра. Ее висюльки были похожи на льдинки. Казалось, еще немного, и с люстры закапает.

— А у тебя красивое тело, — сдвигая простыню, провела она ладонью по его груди и животу.

Кажется, требовалось вернуть комплимент, но Санька толком не помнил, какое же у Венеры тело. Было темно, пьяно, полубредово, и в памяти остались только хрипы и какие-то обрывки слов.

— Ты тоже… того… — все-таки подарил он ей свое восхищение.

— Мне понравилось, как ты в клубе пел про голых девок в раздевалке.

— Я пел?

— Ну да. Сразу после этой чуши про экстези.

— A-а… Это где рифма «елки-палки — раздевалки»?

— Да.

— А я еще чего-нибудь пел?

Как ни странно, тексты он помнил до сих пор. Сначала