Искатель, 1998 №2 - Игорь Христофоров

— Меня отчислили из группы… Вы же сами знаете…

Закрытые глаза следователя страшили Андрея. Он ни в одном фильме не видел, чтобы следователь разговаривал с подозреваемым, не поднимая век. И от этого казалось, что худенький капитан знает больше его самого.

— Или вы кого-то боялись? — тихо спросил Павел.

— Я никогда никого не боялся…

— А Золотовского?

— Это мои дела.

Глаза Павла рывком открылись. В темноте, в паузе между вопросами, ему вдруг представилось лицо Тимакова, узнавшего о его оплошности с Кравцовым, представилось так отчетливо, что ему пришлось отбросить от себя темноту, в которой жило столь страшное ощущение. Вместо разъяренного лица Тимакова перед ним раскачивалась вперед-назад лысина Андрея Малько. Он смотрел себе под ноги и беззвучно шевелил губами.

— Скажите, вы были в квартире у Волобуева в день его гибели? — задал самый обтекаемый из возможных на эту тему вопросов Павел.

Подумалось, что сейчас эти же беззвучно говорящие губы произнесут в пол: «Нет». Но губы вскинулись и в упор выстрелили:

— Да.

— С кем вы заходили к Волобуеву?

— Что значит, с кем?

— Именно это и означает.

— Я заходил к нему сам.

— Вы зря упорствуете. Есть свидетель того, что примерно за десять минут до гибели Волобуева вы поднялись по лестнице к нему вместе с еще одним человеком.

Пальцы Андрея перестали растирать красный ободок запястья. Они сложились в кулак и громко хрустнули. Такой звук бывает у сучьев, когда их ломают перед растопкой.

Павел только теперь ощутил, что в кабинете все так же холодно, и стянул поплотнее шарф на шее. Ток дергал щеку с прежней силой. Анальгин уже не спасал, но он все-таки достал из кармана куртки полупустую упаковку, выщелкнул еще одну крупную белую таблетку и проглотил ее, не запивая.

— Я заходил к Вовке сам, — стараясь остаться спокойным, ответил Андрей. — И не за десять минут до его гибели, а за час. Еще было, кстати, темно. Я говорил с ним долго, наверное, не меньше получаса… А потом… потом ушел и больше не возвращался…

— О чем же вы разговаривали, если не секрет?

— Я ему… я сказал, что не надо было так вести себя с шефом…

— Шеф — это Золотовский?

— Да… Я сказал, а он… Знаете, Вовку надо было знать. Он как упрется рогом.

— В кого же он уперся?

Павел поймал себя на мысли, что даже не ведет протокол беседы. Он не верил ни одному слову, но, даже несмотря на это, запись допроса следовало оставить в деле, и он, выдвинув ящик, достал из него диктофон, поставил на угол стола и со вздохом нажал на кнопку.

— Продолжайте.

— Вовка узнал, что у шефа не все чисто с его финансовыми делишками, и прямо сказал ему об этом. Вовка вообще не любил, когда его держат за дурочка.

— Этого никто не любит.

— Ну да… А я сразу понял, что если Вовка не пойдет на попятную, то его либо выкинут из группы, либо…

— Что вы ходите вокруг да около?! — не сдержался Павел. — Какие финансовые делишки были у вашего шефа?

— У меня нет фактов. Только предположения.

— Ничего себе предположения! Среди бела дня кто-то выбрасывает из окна звезду эстрады, а вы — о предположениях!

— Значит, Вовка больше знал, чем я…

— Ладно. Вернемся к тому дню. Вы покинули его квартиру за полчаса до несчастного случая. Кто может это подтвердить?

— Я не знаю… Я так… так разругался с Вовкой, что выскочил от него в ярости… Я почти ничего не помню…

На его лысине блеснули капли пота. В холоде кабинета они казались изморозью.

— Нет, помню… Когда я спустился этажом ниже, то в какую-то из квартир была открыта дверь и слышны крики. Кто-то очень сильно скандалил. Мужчина и женщина. Или женщина и мужчина. Ее голос был громче.

— А во дворе?

— Там в углу, кажется, кто-то долбил ломом лед. Но было еще темно… Почти темно… Предутренние сумерки… Знаете, зимой, на смене ночи и дня бывают такие сумерки, что еще хуже видно, чем ночью. Тем более что и фонари уже отключают.

Нагнувшись к черному брикету диктофона, Павел пытался рассмотреть вращает он пленку или сачкует. Диктофон был маленький, пленка еще меньше, и больше казалось, что она не движется, чем движется.

Переведя взгляд на притопленную кнопку «Rec», Павел тихо произнес:

— Криминалистическая экспертиза обнаружила на подоконнике кухни, из которой был выброшен… выпал Волобуев, ваши отпечатки пальцев. Точнее, отпечатки и пальцев, и ладоней. Вы стояли, опершись на подоконник, и смотрели вниз. Что вы об этом скажете?

— Я-a?.. Стоя-ал?..

— Да, отпечатки могли быть такими только в том случае, если окно открыто. Значит, вы как минимум были свидетелем преступления.

— Я… я…

— Куда вы дели вашу куртку?

— Как…кую куртку?

— Коричневую. Из крэка.

— Она это… Она порвалась. Я ее… выбросил…

— Как видите, зря. У нас хватает улик и без куртки…

— А при чем здесь куртка?

— Я же сказал в самом начале разговора, свидетель запомнила вас именно по куртке. А на вашем сообщнике была черная куртка из так называемой вареной кожи…

— Какой-какой?! — наклонился к столу следователя Андрей и положил ладони на его край.

— Вареной…

— Тогда… тогда я знаю точно, кто убил Вовку! — уверенно произнес он.

На его лысине уже почему-то не лежали капли испарины. А смоляные глаза стали тверже гранита.

— И кто же? — откинувшись на спинку стула, спросил Павел.

Ему до того надоел допрос, что он уже завидовал людям молчаливых профессий — сторожам, геологам, художникам. Им можно вообще не говорить годами, и от этого результаты их труда не стали бы хуже. А если сторож, к примеру, засек грабителя? Далекий молчаливый сторож вдруг стал так близок Павлу, что он даже представил решимость, с какой он хватается за ружье. Ему самому сейчас не хватало именно этой решимости.

— Ну, так кто же убил Волобуева? — тронул он щеку тыльной стороной ладони.

Зуб затихал. Наверное, ему становился неинтересен разговор. Возможно, зуб чувствовал, что Андрей Малько врет. В безвыходных ситуациях подследственные чаще всего врут, чтобы отыскать хоть какую-то лазейку к спасению.

— Я должен еще кое-что узнать, — спокойно ответил Андрей.

— Каким образом?

— Вы меня не отпустите? Всего на день…

— Вы смеетесь?

— Значит, не отпустите?

— Конечно, нет.

— Тогда… тогда мне нужно все обдумать, прежде чем назвать убийцу… Точнее, убийц…

— Это будет неплохо. Лучше если убийц, — раздраженно бросил Павел и нажал кнопку под плахой стола.

Под скрип двери комнату наполнил запах едкого сапожного крема.