Искатель, 1998 №2 - Игорь Христофоров
А тот уже никуда не бежал и даже не сопротивлялся. Когда двое гирями повисли у него на плечах, он не стал вырывать руки. Он только стоял и отчаянно, одним горлом, рыдал. В свете уличных фонарей слезы на его щеках смотрелись шрамами. Их толстые линии тянулись от глаз к подбородку и вот-вот должны были распороть шею.
Подобрав нож, Павел прихромал к Кравцову и, неприятно ощущая, как дергается от каждого произнесенного слова зуб, укорил:
— Зачем ты так?.. Ты знаешь, сколько за покушение дают?.. Знаешь?..
— Ну и тесак! — удивился водитель. — Им только кабанов закалывать!
— Он… он… в ку… куртке… супругу мою… когда она… сбил на ма…машине…
— С чего ты взял, что он жену твою… — так и не договорил вопрос Павел.
Ему за секунду вдруг стало жарко до боли в висках.
— Ты откуда?.. Ты прочел? — вдруг понял он, почему возле самого обычного дома культуры появился Кравцов.
Горло у того под двумя складками жира все сотрясалось и сотрясалось в рыданиях, но рот упрямо не выпускал звуков, будто решил навеки оставить их внутри.
— Потащили его в отделение! — предложил водитель. — Улика на месте. Там разберутся.
— Не нужно никуда тащить, — внятно и строго произнес Павел. — Я отведу его домой.
— Так ты его знаешь?
— К сожалению, да.
— А чего тут у вас? — вместе с толпой малолеток подошел к Кравцову долговязый.
У него было наглое лицо и очень испуганные глаза. Он оглянулся на ночное шоссе, проглотившее «мерс», и спросил с видом человека, который теперь остался во дворе на правах хозяина:
— Может, телохранителей из рейв-клуба вызвать?
— Не нужно, — зло ответил Павел и под руку повел Кравцова со двора.
Тот подчинился как ребенок, хотя и шел не лучше ребенка, только-только научившегося ходить.
Длинный нож в боковом кармане куртки Павла лежал неудобно. Казалось, что он и не в кармане вовсе, а уже у него внутри, в теле.
ВЫХОД ТАМ, ГДЕ ВХОД
Сержант-конвоир тяжко шлепал каменными подошвами за спиной Андрея и упрямо мычал. Возможно, этот стон казался ему песней, но таких жутких песен еще не придумали на земле, и Андрей не хотел, чтобы она все-таки была исполнена полностью.
— Ты помолчать не можешь? — обернулся он к сержанту.
— Иди-иди, убивец! — прикрикнул конвоир, и его округлое лицо враз стало пунцовым.
— Ты чего сказал?!
— Иди-иди!
Они стояли в полуметре друг от друга и, если бы не люди, грохочущие в коридоре чем-то железным и противным, Андрей бы бросился на охранника и вцепился ему зубами в шею. В короткую, похожую на сосновый пень, шею конвоира. Он потянул цепь наручников за спиной, и металлические кольца еще злее впились в кожу. Наручники были заодно с охранником, и от этого он ненавидел их еще сильнее.
— По-о-осторонись! — потребовали от Андрея и сержанта сбоку.
— Иди-иди, — намертво зазубренную фразу повторил охранник. — Не видишь, людям мешаем…
Что-то большое и твердое наплыло сбоку на Андрея, толкнуло в плечо, и он, подчиняясь ему, сделал шаг в сторону, но не назад. Он не отступил от конвоира, не сдался. Мимо, раскачиваясь, проплыл металлический шкаф. В таких громадинах обычно хранятся документы, которые не доросли по уровню до сейфа.
— Ты полки вынул? — с натугой спросил один из грузчиков, согнувшихся над тяжестью шкафа.
— Ага-а, — простонал напарник. — Ника-акого толку-у…
— Зар-раза, какой чижолый!
— С те-ех времен!
— С каких?
— За-а-астойных…
— Оно и видно.
Конвоир антеннкой рации ткнул в направлении двери, рядом с которой в беспорядке стояли выкрашенные в зеленую краску металлические шкафы-близнецы.
— Тебе сюда, — со злостью добавил он и распахнул дверь.
— Товарищ капитан, подследственный Малько из изолятора доставлен! — крикнул он в глубь комнаты.
— Пусть заходит, — грустно ответил кабинет.
Стараясь не коснуться мундира конвоира, Андрей шагнул за порог и первым увидел… себя. Из зеркала, висящего на дальней стене кабинета рядом с детской мозаикой, на него смотрел незнакомый человек. Вместо хипповой бороды у него проволокой торчала из щек суточная щетина, а на обритой налысо голове смешно, как ручки у кастрюли, торчали уши.
— Ну, вы прям к отсидке готовились, — грустно сказал кто-то из глубины кабинета. — Зачем обрились-то?
— Имидж менял, — под хлопок двери ответил Андрей.
— Присаживайтесь.
У хозяина кабинета были кроваво-красные глаза хронического конъюктивитчика. Можно было еще подумать — алкоголика, но у пьяниц не бывает такой розовой, почти детской кожи на лице.
— Я порезал руки о наручники. Разрешите освободить их… Хоть на время допроса… товарищ капитан, — еле вспомнил Андрей слова конвоира, вброшенные в кабинет.
— Сержант! — крикнул Павел и тут же мучительно стиснул зуб.
После стычки с Кравцовым левая щека ныла без остановки, будто к ней монтеры подключили ток, а потом ушли, забыв о рубильнике. На квартире у Кравцова, куда Павел притащил невменяемого пленника, он нашел в баре полбутылки водки и лечил ею и себя, и хозяина квартиры. Но если неудачливого мстителя он слегка восстановил, то зуб ответил на сорокаградусную полным презрением. Нерв не хотел неметь. Нерв был упрямее Павла.
К утру они еле уснули. Кравцов — на диване. Павел — на полу. Хотя, возможно, Павлу только почудилось, что он спал. Во всяком случае, в голове сейчас было гулко и пустынно, и сидящий напротив обритый человек со смоляными глазами не вызывал никаких ощущений. А ведь он его, кажется, должен был ненавидеть, как возможного убийцу. И еще в душе занозой сидела укоризна. Утром, на докладе, Павел так и не рассказал Тимакову о том, что узнал после стакана водки у Кравцова. Но, с другой стороны, если бы он это сказал, то уже не сидел бы на своем штатном месте напротив подследственного. Утрату документов или утечку информации из тех же документов в управлении никогда не прощали.
С громким щелчком конвоир освободил запястья Андрея от наручников, вышел из кабинета, громко шлепая ботинками, и Павел почувствовал, что должен что-то спросить, но что именно, он уже не помнил.
— Так зачем вы подстриглись?.. И это… бороду… зачем? — показал он на свою шею.
— Вы уже спрашивали об этом.
Стянув болезненные морщинки у углов глаз, Андрей растирал красные полоски на запястьях, но они никуда не исчезали, словно их там нарисовали.
— Я спрашивал? — удивленно вскинул голову от папки Павел.
— Да… А я ответил, что сменил имидж.
— Имидж — это образ?
— Примерно.
— Скажите, почему за последние трое суток вы ни разу не появились в квартире группы «Мышьяк» в Крылатском?
Во фразе получилось много слов, и щеке пришлось