Первый день смерти - Карина Тихонова
В сердце снова вгрызлась зубастая боль. Гомеру казалось, что рядом работает старая советская бормашина, и сердце вибрирует в такт сверлящему звуку.
«Валокордин перестает помогать, – отметил Гомер, забрасывая в рот таблетку. – Нужно переходить на сильнодействующие средства».
Его беспокоило, что сердце в последнее время болит все чаще. Ничего удивительного в этом нет, если учитывать, в какое дерьмо он умудрился вляпаться на старости лет. Неужели всего месяц назад, когда ему предложили участие в «спецпроекте», Гомер был на десятом небе от злой радости? Неужели он так сильно ненавидел этих несчастных, затравленных, никому не нужных детей? Как многое можно понять за какой-то неполный месяц!
Гомер мысленно сравнил «лабораторных мышек» со своей внучкой. Несложно понять, почему «золотая молодежь» беспрерывно демонстрирует миру голую задницу: их папы и мамы занимались чем угодно, только не своими чадами. Делали карьеру, зарабатывали деньги, устраивали личную жизнь, позировали для журнальных обложек, а дети... Дети росли, как саксаул в пустыне. Но Аня!.. У нее с детства было все, что может пожелать избалованная душа: любящий дед, хорошая мать, отец... недолго, но тоже был. Почему же она избрала образцом для подражания ровесников, обделенных самым главным – любовью и заботой?!
«Аня просто не знает всей подноготной, – подумал Гомер. – И, к сожалению, не узнает».
Он нахмурился и вернулся к текущим делам. Нужно составлять план смерти Дуни Лопухиной, а у него рука не поднимается это сделать. И сердце, все время болит сердце... Прав Одиссей: нельзя реагировать на все так остро. В конце концов, это не его дети! Головой Гомер это прекрасно понимал. Беда в том, что помимо желания он представлял на месте «лабораторных мышек» свою внучку. Господи, спаси и сохрани!..
Как бы сделать так, чтобы все поскорей закончилось?
Открылась дверь, Одиссей с разбегу заскочил в теплый салон.
– Готово? – спросил он у Гомера.
Тот молча протянул ему лист. Одиссей пробежал глазами короткие строчки и нахмурился.
– Очень плоско.
– Делаю все, что могу, – парировал Гомер.
Он очень наделся, что его уволят к чертовой матери, поэтому вел себя вызывающе. Но и на этот раз Одиссей не дал вывести себя из равновесия.
– Поиграйте с пистолетом, – приказал он.
– То есть? – не понял Гомер.
– Я имею в виду оружие, которое они купили. Пускай Лопухину убьют из этого пистолета. По-моему, будет очень эффектно.
– Но в нем холостые патроны! – брякнул Гомер. Тут же сообразил, что сказал глупость, покраснел и поправился: – Неважно. Я понял, что вы имеете в виду.
– К утру план должен быть готов, – сказал Одиссей и, не прощаясь, выскочил наружу. Захрустел снег, темнота скрыла фигуру в черной куртке.
Гомер нехотя взялся за дело. Он прекрасно понимал, почему Одиссей торопит с окончанием проекта. Во-первых, скоро закончатся каникулы и попечители обязательно заметят пропажу «золотой пятерки». Но это не самое главное. Психолог все настойчивей предостерегал их от непредсказуемого развития событий. Психика у девочки в неустойчивом состоянии, возможны осложнения. Какие, психолог не уточнил, но это было ясно и без него. У Дунечки Лопухиной медленно, но верно сносит крышу. Единственное, чем Гомер мог ей помочь – организовать быструю и по возможности безболезненную смерть.
Он постарался составить план таким образом, чтобы Лопухина не успела понять, что происходит. Под утро вернулся Одиссей, прочитал сценарий и недовольно скривил губы. От комментариев, однако, воздержался. Только заметил, выходя из машины:
– Мне все чаще приходится делать вашу работу.
Тогда Гомер не понял, что он имеет в виду. А когда понял, было уже поздно.
Глава 22
Чья-то рука осторожно потрясла мое плечо. Я моментально проснулась и вскочила на ноги.
– Что случилось?!
Дуня приложила палец к губам. Ее лицо белым пятном выделялось в темноте комнаты.
– Почему ты не спишь? – спросила я шепотом.
– Я видела Ваньку.
Я невольно вздрогнула и всмотрелась в глаза подруги.
– Во сне?
– Нет, – ответила Дуня спокойным мертвым голосом. – Он заглянул в окно и поманил меня пальцем.
По моим рукам поползли ледяные мурашки.
– Дунечка, это был сон.
– Говорю тебе, нет! – повысила голос подруга. Я схватила ее за руку и усадила на скамью. Дуня помолчала и шепотом договорила: – Я видела его лицо совершенно отчетливо. Он смотрел в окно и звал меня.
Я погладила Дуню по голове, лихорадочно соображая, что нам теперь делать. Это, конечно, еще не сумасшествие, но что-то очень близкое к нему. Нужно уезжать из этого дома. Завтра утром посоветуюсь с Севкой.
– Ложись спать, – сказала я.
– А Ванька?
Я невольно обернулась и выглянула в окно. Пусто. Темно. Тихо.
– Он больше не придет.
– А если придет?
- Просто не смотри в окно, и все будет хорошо.
Дуня молча встала со скамьи. А я еще долго лежала без сна, глядя в темноту за окном.
Утром меня разбудил Севкин голос.
– С добрым утром!
Я подняла голову, осмотрела наше убогое пристанище.
– Привет. А где Дунька?
– Не знаю, – Севка слез с печки, набросил на себя потрепанный тулуп. – Даже боюсь предположить.
Я тяжело вздохнула и сильно растерла щеки. Господи, до чего же я устала! Скорей бы умере...
Тут я оборвала себя и запретила додумывать эту мысль. Никаких капитуляций! Я же поклялась Дуньке!
– Давай-ка одеваться, – предложила я. – По-моему, поспать нам все равно не удастся.
Севка подхватил мятые джинсы, валявшиеся на полу, и запрыгал на одной ноге, пытаясь попасть в штанину. Я поймала себя на том, что пялюсь ему в спину. Покраснела, спохватилась и быстро отвернулась.
Не время сейчас! Совсем не время!
Мы быстро собрались, накинули куртки и отправились на улицу. Раннее зимнее утро встретило нас сильным снегопадом. Я задрала голову, поймала несколько крупных снежинок и сказала:
– Странно, что с черного неба падает белый снег.
Севка затравленно посмотрел на меня, и я быстро отряхнула руки. Не хватало, чтобы парень решил, будто у меня сносит крышу. Ему и с Дуней забот хватает. Я сошла со скрипучего крыльца, подошла к кривой двери туалета, постучала и громко позвала.
– Дуня!
Никакого ответа.
Мы с Севкой переглянулись. В последнее время я часто ловила себя на том, что для общения
