Искатель, 2001 №7 - Даниэль Мусеевич Клугер

— И что похищено? — спросил Маркин.

— Похищено? Ага, вот… Свиток «Мегилат Эстер»[7]. В серебряном футляре с чеканкой.

— Антиквариат? — подал голос Маркин. — Я читал в газете, что на недавнем аукционе, кажется, «Сотби», в Тель-Авиве, какой-то свиток «Эстер» был продан за сто семьдесят тысяч.

— В том-то и дело, что нет! — с нажимом сказал господин Каплан. — Какой там антиквариат! Синагога новая и не очень богатая. Этому свитку двенадцать лет, он был заказан одним из прихожан для увековечения памяти умерших родителей. Максимальная цена — тысяча шекелей. Ну, может быть, две.

— А за краденый — самое большее пять сотен, — вставил Натаниэль. — Но, если верить статье, полиция такую неразборчивость грабителя объясняет просто… Вот, послушай: «Преступник пришел в синагогу заранее, улучив момент, забрался в нишу внутри помоста — биму. Там вполне хватает места для того, чтобы мог спрятаться взрослый человек. Дождавшись, когда синагога опустела, вор выбрался из-под бимы и попытался взломать арон-кодеш. Когда это ему не удалось, вскрыл соседнее хранилище. Видимо, рабби Элиэзер Каплан вошел как раз в тот момент, когда вор там рылся. По мнению полиции, сам способ убийства тоже косвенно указывает на непреднамеренный характер. Преступник был уверен в том, что в синагогу уже никто не придет, и потому не взял с собой никакого оружия. Когда появился раввин, вор с перепугу бросился на него и, по-видимому, в ходе борьбы слишком сильно сдавил шею противника. Увидев, что он наделал, грабитель схватил первый попавшийся свиток — не самый ценный из хранившихся в шкафу — и удрал». Н-да… — протянул Розовски. — Не могу сказать, что изложено грамотно, — он свернул страницу и протянул ее посетителю, — но определенная логика в таком объяснении есть.

Не касаясь статьи, Давид Каплан смотрел на детектива, но чувствовалось, что последние слова Натаниэля он не услышал. Натаниэль пожал плечами и положил газету на стол.

— Да, так вот, — сказал наконец господин Каплан. — Видите ли, я не верю в случайность этого преступления. То есть сначала я готов был принять версию полиции. Но вот на следующий день засомневался в этом.

— Вот как? — Розовски снова посмотрел на помощника и чуть поморщился от промелькнувшей по Сашиному лицу улыбки. Каждый второй потерпевший считает полицию необъективной. Каждый второй считает, что провел бы следствие лучше. Если не сам, то, во всяком случае, с помощью нанятого частного детектива.

— И что же произошло вчера? — осведомился Натаниэль.

— Вчера? — переспросил Давид Каплан.

— Ну да, вчера. Насколько я понимаю, полицейский офицер сообщил вам то, что было напечатано в газете. А вы, как сами сказали, поначалу приняли эту версию. Что же произошло после сообщения полиции?

— Мне удалось кое-что узнать о личности арестованного. Только не спрашивайте меня, каким образом. У раввина есть разные возможности.

— Да-да, я понимаю… Но мне, надеюсь, вы назовете его имя?

— Да, конечно. Потому я и пришел. Я ведь хочу попросить о помощи… Видите ли, я знаю этого человека. Более или менее знаю. И мой отец знал его. И помогал ему неоднократно… Впрочем, — развел руками рабби Давид, — чужая душа потемки. Тем не менее, личность подозреваемого…

— Так кто же это?

— Ах, да. Его зовут Дани Цедек.

Натаниэль откинулся в кресле. В глазах его появились искорки интереса.

— Дани Цедек? — пробормотал он. — Так-так-так… Не знал, что он уже на свободе. Значит, именно его полиция арестовала как возможного убийцу рабби Элиэзера?

— Вы знаете его? Тогда вам должно быть понятно, почему версия полиции вызывает у меня сомнение, — сказал рабби Давид.

— А я не понимаю, — подал вдруг голос Маркин, — почему этот человек не мог совершить того, в чем его обвиняют?

Розовски и господин Каплан одновременно посмотрели в его сторону, потом друг на друга.

— Дани Цедек, по кличке «Пеле», — медленно произнес Натаниэль. — Известная личность. Вернее, когда-то была известной. Только Пеле, насколько я помню, мокрыми делами никогда не занимался. И потом, не представляю себе, чтобы он залез в синагогу и попытался вскрыть арон-кодеш. Он из религиозной семьи, да и сам, по-моему, без ермолки не появляется. Когда-то начинал как аферист, между прочим — блистательный аферист, следует признать. Потом занимался контрабандой наркотиков, еще кое-какими делами. Но все это — когда-то. Насколько я знаю, ныне он опустившийся, никому не нужный и плохо соображающий тип. Два года назад его посадили за мелкую кражу на рынке Кармель. Вышел полгода назад или около того.

Маркин скептически фыркнул.

— Что-то я не вижу причин, по которым этот тип не мог бы… — Тут он посмотрел на посетителя, спохватился. — В общем, опустившийся тип, возможно, уже и наплевал на религиозные чувства. Если они у него и остались…

— Есть причины, — ответил Натаниэль. Господин Каплан подтверждающе кивнул. — Есть, есть. Дело даже не в том, что Цедек, как я уже сказал, человек религиозный, да и религиозность у него своеобразная. Дело в другом. По своей комплекции Пеле, — детектив окинул оценивающим взглядом своего помощника, — по комплекции он вроде тебя, а ростом и того меньше. Рост у Пеле чуть больше полутора метров, а вес — килограммов пятьдесят. А рабби Элиэзер, да будет благословенна его память, раза в два выше и тяжелее Это уж скорее он мог в драке так прижать Цедека, что тот бы испустил дух на месте…

— А возраст? — Маркин продолжал настаивать на своем. — Сколько лет было вашему отцу, господин Каплан?

— Ему было семьдесят восемь лет, — ответил вместо Каплана-младшего Натаниэль.

Маркин выразительно развел руками — дескать, и говорить не о чем.

— Мой отец был физически очень сильным человеком, — сказал рабби, Давид. — До возвращения к религии он занимался тяжелой атлетикой, даже брал призы — еще в Питере. В сорок восьмом, в лагере, только силой он и снискал уважение уголовников… Да и потом, после освобождения, ему довелось работать грузчиком на железнодорожной станции. Он вышел в пятьдесят шестом и никак не мог устроиться на работу. Не по причине судимости, а потому что везде нужно было работать в субботу. Так отец написал письмо лично Хрущеву: дескать, как религиозный еврей, я не могу работать по субботам и прошу помочь мне с устройством на любую должность, но позволяющую не нарушать святость субботы.

— И что? — спросил Маркин, мгновенно забывший об убийстве. — Хрущев ему ответил?

— Хрущев или не Хрущев — этого я не знаю. Но ответ пришел — в том смысле, что граждане все равны перед законом и никаких исключений быть не может. А