Солнечный ожог - Сабин Дюран
Где-то вдалеке гавкнула собака – раз, другой, – потом замолчала. В опавшей листве ползали невидимые существа. Небо вокруг луны окрасилось в призрачно-белый, таявший во тьме цвет. Ряд деревьев, под которыми я только что стояла, нависал надо мной однородной черной массой.
Ни Лулу, ни Шона не было видно.
Я дрожала и терла руки ладонями, хотя было тепло. Я не знала, который час. Я вышла из комнаты без четверти одиннадцать. Дорога заняла примерно десять минут. Ждать осталось минут пять, не больше.
Я прислушивалась – не едет ли машина. Сначала я услышу, как она будет проезжать по мосту, дважды запнувшись колесами за стык, как скрипнут рессоры и гулко взревет двигатель, набирая обороты. Услышав это, я буду знать, что у меня есть несколько минут, чтобы взять себя в руки.
– Ты пришла, – где-то у меня над ухом сказал Шон.
– Да черт! – вскрикнула я, отпрыгивая назад. – Чтоб тебя!
Он стоял в трех футах от меня, рядом с узловатым стволом дерева. Потом сделал шаг вперед, отделившись от переплетения ветвей.
Несколько секунд он просто стоял там, расставив ноги и не сводя с меня глаз, потом спросил:
– Ты одна?
На нем была черная футболка и черные штаны, как у какого-то спецназовца.
– Конечно, одна. Я хочу покончить с этим. Я принесла то, что ты хотел. – Я подтолкнула к нему чемодан. Тот завалился вперед и с хрустом упал на землю.
– Лулу все проверит, когда придет. Мы припарковали машину выше по дороге. Она сейчас разговаривает по телефону. Деньги принесла?
Я поставила рюкзак на землю, расстегнула его и достала пластиковый пакет.
– Они здесь. Вся сумма, за исключением сотни евро, которые я истратила на разные расходы. Да, всего лишь сотни не хватает до полных шестидесяти тысяч. Сдается мне, Лулу не знает о доле Дютруа?
Он потер руки и пожал плечами.
– Может, ей по должности не положено.
Я крепко прижала пакет с деньгами к груди, когда он протянул к нему руку. Покачала головой:
– В тот вечер я плохо себя чувствовала, и ты поехал к нему, чтобы переговорить, – сказала я. – Что произошло? Почему у тебя до сих пор его доля? Что ты с ним сделал?
– Да брось, Али. Мы же обо мне говорим. Ничего я с ним не делал. Мараться за тридцать тысяч евро? Я что, по-твоему, чудовище какое-то?
Я приподняла бровь, как бы говоря: «Я тебя за язык не тянула».
– Али, как ты могла так подумать? – обиженно сказал Шон. – Я пришел, а он, как выяснилось, упал с крыши: чинил сломанную черепицу, или что-то вроде этого. Его увезли в больницу. Что мне прикажешь делать в такой ситуации? Оставить деньги на барной стойке? Похоже, он заработал сотрясение, так что, сама понимаешь, грех было не воспользоваться подвернувшейся возможностью. Да брось. Али!
Теперь он ко мне подлизывался, пытался заболтать. Раньше он часто так себя вел.
– Ты и я, мы так работаем, разве нет? Любую ситуацию оборачиваем в свою пользу. – Он изобразил руками, как карабкается по ступеням.
Я поставила пакет с деньгами на землю.
– Почему ты мне не рассказал?
– Я собирался. Как только отделаюсь от Лулу. Я хочу сказать… ну, она такая навязчивая, понимаешь? Меня захватил этот драматический спектакль. – Он закатил глаза, словно был уверен, что я его понимаю, потом наклонился, поднял пакет и засунул под мышку. – Как только отъедем, высадим ее. Мне пришлось играть в эту игру, ведь она та еще стерва. Жду не дождусь, когда мы снова останемся вдвоем – только ты и я. Мечтаю о покое. Идем? Мы по-прежнему вместе. Мы команда мечты. Ничего не изменилось.
Его слегка однобокая улыбка, морщинка на переносице, заговорщицкий тон. Я чувствовала, что попадаю под его чары, что меня к нему тянет, как бы я ни сопротивлялась. Никто не знает меня так хорошо, как он.
– Давай, – сказал он, берясь за ручку чемодана свободной рукой. – Идем. Можем встретиться с ней на углу.
Он начал удаляться, таща за собой чемодан, но вскоре остановился, поняв, что я не сдвинулась с места.
Луна освещала его лицо. Где-то закричала сова.
– Ты что, сдалась?
– Нет. Конечно, нет.
– Так, значит, ты придумала какую-то схему? – холодно спросил он. – Я так и думал.
Когда я промолчала, он сказал:
– Уважаю, Али. Мне очень интересно, что ты придумала. Я не собираюсь влезать в твои дела. Можем пересечься позже, когда закончишь. Я тебя знаю. Ты наверняка нарыла что-то на этих придурков.
Время, казалось, повернуло вспять. У меня возникло ощущение, что мы вернулись в самое начало, когда ему был интересен мой подход к ситуациям или людям, встречавшимся на нашем пути. Шон тогда слушал меня с этой самой полуулыбкой, как будто уже все для себя решил, но был готов внести незначительные правки. Я вспомнила, как меня это подстегивало, как я хотела произвести на него впечатление. Когда мне это удавалось, хотя бы немного, это казалось мне победой. Сейчас мы были на пыльном поле в южной части Франции, а не где-то на золотой крыше в Индии. Но мне было необходимо, чтобы он меня выслушал. Хотела увидеть, как изменится его лицо, – это для меня что-то вроде признания.
Я не сдалась. Я заслуживаю уважения.
Я пошевелила пальцами. Перемычка между пальцами на правом шлепанце выскочила из отверстия, и я засунула ее обратно. Луна светила мне в спину, моя фиолетовая тень с четкими краями была похожа на негатив фотографии.
– У моих работодателей, – я указала на высокий частокол деревьев, за которым скрывался остов дома, – есть секреты. У каждого из них. Они хорошо заплатят мне за молчание.
Я слышала, как он пожал плечами: зашуршала ткань его рубашки. Ком земли рассыпался у него под ногой.
– Ясно.
– Даже у подростков, – сказала я. – Родители много в них вложили, чтобы они соответствовали их стандартам. Одна из них завалила экзамены, другая спуталась с мужчиной старше себя. Еще один контрабандой провез травку через границу. Они откупятся от меня, денег у них полно.
Шон ритмично кивал – привычно, со слегка скучающим видом.
Возле отеля в Джодхпуре был один коробейник, предлагавший прохожим брелоки из слоновьих бивней, а после бегающий за ними по улице, потрясая картинами, сорванными со стен храмов.
– Кстати, я знаю, кто этот мужчина. Он учитель из ее школы. – Я улыбнулась, и Шон кивнул, нехотя выказывая уважение.
– Что касается взрослых, отношения у них шаткие – копнешь, а там
