Четвертая подсказка - Кацухиро Го

По округе разнесся оглушительный грохот. Где это было? «Син-Окубо»? «Синдзюку»? Или «Ёёги»? Тодороки показалось даже, что его ударила взрывная волна. Владелец винного магазина вскочил на ноги и прислонился спиной к торговому автомату.

Было уже очевидно: дальше будут «Харадзюку» и «Сибуя». С интервалом в десять секунд, против часовой стрелки, одна за другой взрывались станции линии Яманотэ [70].

Раздался грохот взрыва. Через некоторое время – опять грохот. Понемногу он удалялся в сторону «Мэгуро» и «Готанды», в направлении «Синагавы» и «Тамати».

– Это безумие, – ошеломленно пробормотал Идзуцу. Он, похоже, не воспринимал происходящее как реальность. Это безумие. Да, именно так. То, что происходит, – безумие.

Послышались сирены скорой помощи. «Что вообще происходит?» – с готовым заплакать лицом спросил хозяин винного магазина. У Тодороки не было ответа. Перед его мысленным взором предстали два круга – круг циферблата зодиакальных часов и круг линии Яманотэ. Круг движения времени и круг движения транспорта. Они, можно сказать, образовывали тело и артерии города. Два круга зловещим образом накладывались друг на друга, расходились, снова переплетались…

Наверное, через остальные станции, кроме «Асагаи», поезда следовали в обычном режиме. Все-таки будний день, четыре часа дня… Количество пассажиров не могло быть маленьким. Сколько человек погибло? Сколько ранено?

В этом месте нет никаких признаков разрушений. Поблизости не поднимаются языки пламени, раненые и их вопли к этому месту отношения не имеют. Разве что грохот взрыва и сирены машин скорой помощи говорят, что взрывы были… Тодороки подумал, что, если б не это, для него, возможно, вообще ничего не произошло бы.

«Нет. Я понимаю, взрывы были. Понимаю, что было много смертей, было людское отчаяние. В моей груди гудит. Все признаки того, что эмоции вот-вот прорвут плотину».

«Нет, так нельзя! – закричал инстинкт Тодороки. – Эти эмоции никуда не годятся. Не позволяй им поглотить себя!»

Тодороки опустил голову, закрыл лицо руками. Выгнул спину, стиснул зубы. Он терпел изо всех сил. Разлетевшиеся брызги краски. Они рисовали фигуры людей, разрываемых взрывной волной. Люди корчились в форме воплей. Падали в виде кусков плоти. «Все они для меня чужие. Многочисленные “кто-то” без лиц и имен. Незнакомцы, до которых мне нет никакого дела».

Наводящие ужас краски смешались и закружились. Превратились в водоворот. Тодороки искал в себе скорбь. И нигде не мог ее найти. Негодование, стыд… Все было поглощено водоворотом и исчезло. «Все это меня не касается. “Может быть, и хорошо, если взрыв произойдет?..” Пусть взрывается. Пусть еще взрывается. Взрывается в том месте, которое не имеет ко мне отношения». Ногти Тодороки впились в его лоб, разорвали кожу. Тодороки цеплялся за боль. Иначе он не мог бы этого вынести. Эти эмоции слишком сильны, вернуться назад будет невозможно. Надо их подавить. Надо вцепиться в них зубами и убить. «Ну да, ясно» … Надо загрызть эти слова. Надо загнать их в клетку.

– С вами все в порядке? – послышался голос Идзуцу, на плечи легли его руки. Тодороки оторвал свои руки от лица. Идзуцу обомлел:

– Кровь идет!

– Кровь? – переспросил Тодороки, пристально посмотрев на свои руки. Кончики пальцев были красными, изорванная кожа прилипла к ногтям. – …Зачем?

– Что «зачем»?

– Зачем он его взорвал?

Лицо Идзуцу помрачнело. Казалось, он беспокоится, не повредился ли Тодороки рассудком.

Не обращая на него внимания, тот пристально смотрел на свои руки. Не отрываясь, смотрел на десять пальцев. Воображаемые мертвецы, фигуры которых всплыли в его сознании, сменились тем, что он увидел наяву. Сменились кусками плоти Тацумы. Разлетевшимися во все стороны фрагментами его тела. Теми, которые он увидел в шерхаусе.

«Зачем он его взорвал? Зачем так безжалостно превратил его тело, то, что было всего лишь телом Тацумы, в мелкие кусочки?»

Вопрос превратился в камень и упал в водоворот. По поверхности пробежала мелкая рябь. Однако тоненькие волны не соединились в единый образ. Не хватало чего-то главного. Казалось, от этого предчувствия можно вот-вот задохнуться.

Зазвонил телефон Идзуцу. Пока тот отвечал на звонок, Тодороки продолжал смотреть на свои пальцы, только что впивавшиеся в его плоть.

– Звонил тот молодой человек из туристической компании, – расстроенно сказал Идзуцу, завершив разговор. – Он вспомнил, где и чем занимался Тацума до приезда в шерхаус. У него была временная работа на автомобильном заводе за пределами префектуры. С проживанием по месту работы. Вопрос, откуда он брал деньги на жизнь, на этом разрешился. Впрочем, если его рассказ соответствует действительности, становится непонятным, где Тацума мог пересечься с Судзуки.

Нет, не становится. Люди повсюду с кем-то встречаются. Если речь идет о «несчастном бездомном в возрасте примерно пятидесяти лет», то с ним можно встретиться и в круглосуточном магазине, и в библиотеке, и на парковке, и, конечно, в парке… Боль от ранок, нанесенных ногтями, куда-то улетучилась.

Одна за другой по поверхности пробегали новые волны. Их становилось все больше, их звуки сливались. Через некоторое время волны образовали образ. Тот был неясным, детали выглядели тусклыми и зыбкими. Однако дальше, за этой зыбкостью, всплыло лицо Судзуки. Кругленькие глаза, коротко стриженная голова. «Может быть, и хорошо, если взрыв произойдет?»

«Нет, нехорошо. Если будет взрыв, будут люди, которые пострадают от этого».

– …стилист.

– Господин Тодороки, что это вы все говорите?

– Профессия, похожая на стилиста, как называется?

Идзуцу уступил напору Тодороки:

– Может быть, нейлист или, например, косметолог?

Тодороки достал смартфон. Собрался позвонить Руйкэ, но выбрал другой номер. Номер человека, который, наверное, мог быть полезен больше всех.

5

– Это вы хорошо придумали, – вздохнул Руйкэ, откинувшись на стуле. – Получается, имелся в виду круг, кольцо? «Токио доум» и Кудан находятся внутри круга. Станции «Акихабара» и «Ёёги» – на кольцевой линии Яманотэ. «Син-Окубо» и «Синагава» тоже на этой линии. Все станции, которые ты упоминал в разговоре, находятся на этой кольцевой линии.

Киёмия вспомнил, что и в других репликах Судзуки говорил что-то похожее про круг: «Кавасаки не внутри круга, с ним все будет в порядке» и «Мишенью будут все станции в Токио, какие есть вокруг».

– И не лень было придумывать все эти вычурные формулировки? Ей-богу, нет ничего страшнее людей, которым нечего делать…

– Ну как, взрывы были?

– Не скажу.

– Сколько человек погибло?

– Откуда мне знать.

– Сто человек? Двести?

– Я ж говорю: не скажу. Это так быстро не выяснить. Многим, наверное, так и не удалось умереть.

– Как вы, однако, спокойно говорите об этом!

– А что в этом плохого? Я ж тебе сказал: попытки давить на мою совестливость не работают.

– Разве у вас только что глаза не