Под зонтом Аделаиды - Ромен Пуэртолас
– Вы живете один? То есть… я имею в виду, нет ли у вас невесты, к примеру, которая могла бы сказать, что она была с вами?.. – Я осеклась, подумав, что на верняка покраснела, и уткнулась взглядом в тарелку.
Боже, я смущалась, как школьница, и ненавидела себя за это. Впервые он смотрел прямо на меня (я ощущала его взгляд, не отводя глаз от тарелки). Так прошло несколько секунд (мне они показались часами), а потом он отправил в рот остаток бутерброда. Находил ли он меня привлекательной? Чувствовал ли то же, что и я, – сгусток тепла в груди, покалывание в низу живота?
– У меня никого нет, – произнес Мишель и промокнул губы салфеткой.
Он тщательно подбирал слова, не разбрасывался ими, в отличие от большинства из нас. Каждое слово срывалось с его губ, как дань уважения к языку, как благодарность за дар речи. Он сопровождал свои слова изысканными жестами, которые вкупе с мускулистым поджарым телом – можно было догадаться, что оно именно такое под одеждой, – и природным изяществом производили чарующее впечатление. В нем чувствовалась тайна, некая загадка, которая не могла не вызывать интереса у женщин. По крайней мере, у меня.
– Я, разумеется, спросила об этом, чтобы узнать, может ли кто-нибудь подтвердить ваше алиби и… – Это была попытка оправдаться.
– Я завтракал в одиночестве, – перебил Мишель решительно, но вместе с тем дружелюбно. – Никто не может это подтвердить.
Для него вопрос был закрыт, нечего было добавить, нечего обсуждать. В нем чувствовалась готовность смириться с ситуацией – с обвинением, со злой насмешкой судьбы, с несправедливостью, обрушившейся на него, – меня это трогало до глубины души. И тот факт, что он провел Рождество в одиночестве, – тоже. Судя по всему, родственников во Франции у него не было. Возможно, не было и друзей? Мне казалось, что он отверженный, один против всех, и, хотя я считала, что ему нужен лучший адвокат с большим опытом, а не вчерашняя студентка юридического факультета вроде меня, я из эгоистических соображений не могла отказаться от этого дела и страстно желала защищать Мишеля изо всех сил, зубами и когтями. Но на самом деле мне просто не хотелось терять возможность видеться с ним, и его защита в суде представлялась мне единственным способом быть ближе к нему. Еще мне казалось, что ему тоже нравится мое общество. Ведь иначе он бы не пригласил меня на ужин, а просто поблагодарил бы за хлопоты и вернулся домой. Мне приходилось читать между строк – между его слов, выверенных и лаконичных.
– Нам и не понадобится алиби для вас, – сказала я, пытаясь убедить в этом скорее саму себя, чем своего клиента. – Следствие больше ничего не сможет вам предъявить. Фотография того репортера была единственной уликой против вас – и посмотрите, что мы с этим сделали! Теперь остается только ждать. Ждать новой атаки, но я думаю, этого не произойдет. Сторона обвинения полностью обезоружена, – сказала я, хотя была уверена в обратном.
Я слишком хорошо знала судью Ажа, чтобы опрометчиво полагать, что мне удалось одержать над ним верх. На самом деле я лишь раздразнила его.
Но я и виду не подала, что меня это тревожит, и, когда нам наконец принесли анчоусы, мы снова обменялись улыбками.
– Расскажите мне о Яунде…
Паэлью[7] нам подали под неистовые гитарные переборы – музыкант отошел от плетеного стула и теперь наяривал у нас над ухом. Я начинала опасаться, что парень собьет себе пальцы в кровь, так пылко молотил он по струнам. Из песни его я не понимала ни слова, но язык казался мне прекрасным, поэтическим, романтичным – он звучал как птичьи трели. Я гадала, почему Мишель выбрал именно этот ресторан. Бывал ли он здесь и раньше – один или в компании красивых женщин? А может, оказался тут впервые, как и я? Спросить его об этом я, однако же, не решилась из страха услышать ответ, который мне не понравится, и молча взялась за дегустацию желтого риса.
Вдруг Мишель переключил внимание на вход в ресторан. Я проследила за его взглядом и увидела, как порог переступил человек с огромной охапкой роз в руках. Он подошел к ближайшему столику, но посетитель, сидевший там, покачал головой под несколько разочарованным взором своей спутницы. Тогда продавец цветов подступил к другому столику, там обнаружился истинный джентльмен: он купил весь букет, приведя в восторг ужинавшую с ним блондинку и посетителей по соседству. Блондинка бросилась его обнимать, а продавец цветов обернулся к залу а стало быть, и к нам тоже, затем развел руками, будто извинялся, и покинул ресторан.
Повернувшись к Мишелю, я наткнулась на его пристальный взгляд и почему-то покраснела.
– Кажется, вас решили оставить без роз… – Он указал на пару, купившую все цветы, и я подумала, что он сейчас встанет, подойдет к тому мужчине и предложит деньги, чтобы получить хотя бы одну розу, но Мишель, к моему величайшему изумлению, взял тканевую салфетку и принялся складывать ее так и сяк.
Пальцы его работали с невероятной ловкостью, будто он занимался этим всю жизнь. Я даже позавидовала такому мастерству, потому что в его руках мало-помалу рождалась и наконец расцвела белая роза. За всю свою жизнь я не видела цветка прекраснее.
Перед отходом ко сну я решила бросить последний взгляд на фотографию, снятую репортером на площади. Конечно же, за спиной Розы не было видно человека, который ее душил, иначе все было бы слишком просто, а расследования убийств никогда не бывают простыми, нет, не бывают.
Заблаговременно позаимствовав лупу у моего помощника Клода, я рассмотрела снимок через увеличительное стекло. Сердце заполошно колотилось в груди – я была уверена, что сейчас непременно найду какую-нибудь важную деталь, которую упустили полицейские. Но я ничего не нашла. Разве что пришла к выводу, что убийца был не выше Розы – возможно, это наблюдение нельзя сбрасывать со счетов. Да, зонт позади нее, скрывавший убийцу, не особо возвышался над головами – однозначное указание на то,
