Красота требует средств - Галина Балычева

— Точно.

Я еще злее посмотрела на Люсиль. Она же действительно могла меня убить. А если не убить, то по крайней мере покалечить. А вдруг она попала бы мне в глаз?

— Убийца! — злобно процедила я. — Тюрьма по ней плачет.

Ленка чуть заметно покачала головой.

— Ну это вряд ли. За прелюбодеяние нынче не сажают.

— Да при чем тут прелюбодеяние? Она же пыталась тебя убить! И Пьера, кстати, доконала своей любовью до смерти!

У Ленки сразу же зло сузились глаза.

— Ну это уже его выбор.

Полицейский инспектор допрашивал нас целую ночь.

Кто последним видел Пьера живым? Кто видел, что он умер своей смертью, а его не убили? Что явилось причиной смерти? Где мы находились в момент смерти Пьера? Что делали? Может ли это кто-нибудь засвидетельствовать?

Короче, сыпал бесконечными вопросами, на которые мы не могли ему дать вразумительного ответа, потому что ничего не знали и не видели. Ответ могла дать одна только Люсиль, которая действительно видела, как умер Пьер.

Однако инспектор методично допрашивал всех без исключения и даже деда Фиру, который не только ничего не знал по существу, но и вообще никогда прежде ни Пьера, ни Люсиль в глаза не видел.

Вообще у этого инспектора была странная манера вести допрос. Обычно все полицейские — так по крайней мере я видела в кино и читала в книжках — допрашивают подозреваемых и свидетелей по отдельности и только при необходимости устраивают им очную ставку. Этот же допрашивал нас всех скопом.

Очень мне это все было странно. Ведь когда один слышит то, что говорит другой, он ведь заранее может поменять свои показания и всю картину преступления перевернуть.

Впрочем, нам менять и переворачивать было нечего. Мы ничего конкретного, в смысле непосредственно смерть Пьера, не видели и сказать по этому поводу особенно ничего не могли, а уж тем более что-нибудь переворачивать.

К тому же никакого преступления, с нашей точки зрения, совершено не было. Пьера никто не убивал — он умер своей смертью в постели своей любовницы. С мужчинами такое иногда случается.

Однако инспектору, видимо, так не показалось, он придерживался иного мнения. Поэтому допрашивая Ленку, он даже поинтересовался, не знала ли она о любовной связи мужа и не она ли это из ревности его и прикончила. Ну просто дурак какой-то.

Что же она к ним в спальню, что ли, незаметно прокралась и убила Пьера, а Люсиль этого даже и не заметила? Думал бы все-таки, что говорит.

Я этого, конечно же, стерпеть не могла и тут же встряла в разговор, вернее, в допрос.

— Пардон, господин полицейский, то есть господин комиссар, это уже ни в какие ворота не лезет. Позвольте мне сделать заявление.

Поскольку на нервной почве заговорила я не на французском, а на русском языке, а на французском произнесла одно только слово «пардон», полицейский, естественно, ничего не понял и вскинул на меня удивленные глаза.

— Пардон, мадам. Что вы сказали?

— М-м-м... я сказала, что хочу сделать заявление.

Я перешла на французский язык, хотя не была уверена, что мой корявый французский будет инспектору более понятен, чем русский. Но в данной ситуации это было не важно. Важно было внести ясность в создавшуюся ситуацию и защитить Ленку от нападок инспектора.

Мало того, что у нее только что умер муж, так теперь ее еще в чем-то подозревают. Просто беспредел какой-то.

— В последнее время на Ленку, то есть на Элен Лакур, — я указала на подругу, — было совершено несколько покушений. В смысле покушений на ее жизнь.

Ленка согласно кивнула, а у инспектора от удивления расширились глаза. Значит, он понял, что я сказала. И ободренная тем, что меня понимают, я с энтузиазмом продолжила:

— Сначала на Ленку, то есть на Элен Лакур, упал горшок с цветами и чуть не попал ей в голову, потом ее чуть не сбила машина, потом у нее отказали тормоза. Я сама была этому свидетель, и если бы не ее мастерство водителя, нас, возможно, никого бы уже не было в живых. Потом...

Я остановилась, чтобы перевести дух, но инспектор, воспользовавшись паузой в моих показаниях, невежливо меня перебил:

— Постойте-постойте, какой еще горшок, какие машины? Что-то я ничего не понимаю. Давайте все по порядку и подробно.

Подробно я рассказывать не могла — у меня для этого словарного запаса не хватало. И поэтому подробно рассказывать стала Ленка.

В отличие от меня она держалась молодцом и без лишних слов и эмоций спокойно выдала инспектору всю информацию про все свои злоключения последних дней: и про горшок, и про машину, и про тормоза. Короче, про все, что было. А в конце добавила:

— Может, конечно, все это обыкновенные совпадения и ничего необычного во всем этом нет. Но слишком уж много этих совпадений.

Ленка скользнула взглядом по инспектору и выразительно уставилась на Люсиль. Больше она ничего не сказала, но всем и так стало понятно, что она имеет в виду.

Люсиль тоже поняла Ленкин намек и залилась горючими слезами.

— Что вы на меня так смотрите? — зарыдала она. — Я-то здесь при чем? Я ничего ни про какие горшки не знаю. А Пьер сам ко мне пришел, и я не виновата, что он умер. Я сама до ужаса испугалась, когда он захрипел и повалился на меня.

Ну прямо как в кино: «Невиноватая я, он сам пришел!»

Инспектор поинтересовался, имеется ли у Люсиль алиби на те дни, когда на Ленку были совершены покушения. Что она тогда делала, где была и может ли это кто-нибудь подтвердить? Однако та на нервной почве ничего толком вспомнить не могла и только еще сильнее плакала.

Короче, ничего путного от нее добиться так и не удалось, и поэтому инспектор принял соломоново решение: взял у всех подписку о невыезде, Люсиль на всякий случай арестовал до выяснения обстоятельств дела, а Ленке велел утром явиться в участок. На том и отбыл.

До утра мне так и не удалось хоть немного поспать. Сначала мы долго сидели и обсуждали случившееся и пытались хоть немного приободрить Ленку. Потом, когда разошлись по своим спальням, ко мне два раза стучался Димка — интересовался, не страшно ли мне одной в комнате, а то, дескать, они с Фирой очень за меня волнуются. Потом, когда уже взошло солнце, сон и вовсе покинул меня.