Секретные люди - Николай Свечин
– Мы все глядим в Наполеоны, двуногих тварей миллионы… Поручик, вы же знаете, что лишних солдат у меня нет, две трети всех кавказских войск услали на Западный фронт. Займитесь делом и не мешайте начальству.
Лыков-Нефедьев действительно знал, что с началом кампании лучшие части с Кавказа перебросили в помощь западному направлению. 2-й и 3-й корпуса – цвет Кавказской армии – воюют сейчас с германцами. Но зачем же про Наполеона? Георгий Эдуардович Берхман хоть и принадлежал к лифляндским дворянам, но всю службу провел здесь. Даже родился в дагестанском ауле. Был начальником штаба Кавказского военного округа, должен бы понимать значение секретной информации. Войну Берхман начал корпусным командиром. Неужели строевая служба так меняет мышление? Строевики признают лишь один вид разведки: послать казаков, лучше под командой офицера, «осветить местность». И все. Но что может увидеть такой разъезд? Только ближайшие к нему позиции врага. А тыл, тем более дальний? Туда казаки не проберутся. Нужны ходоки, такие, которых обучил поручик Лыков-Нефедьев. Однако полные генералы редко слушают поручиков[38].
Николка не стал падать духом. Драценко – любимец Юденича и сумеет дать Берхману совет сверху, от имени высокого начальства. Пусть-ка тогда его высокопревосходительство попробует ляпнуть про Бонапартия… И поручик продолжил свой рапорт.
Из сеней раздался шум и вошел денщик, Герасим Тупчий:
– Ваше благородие, я обед принес.
– Поставь на печку. Что там?
– Суп харчо и котлета с перловой кашей.
– Опять? – рассердился офицер. – Не хочу. Сколько можно перловкой терзать?
Тупчий, заботливый и расторопный, ответил:
– Ваше благородие, а доктора велели вам много кушать. Чтобы, значит, поправиться. А то без вас война закончится и ордена не дадут.
Герасим очень хотел, чтобы его начальнику вручили Георгиевский крест, настоящий, офицерский. Это была его идея фикс, и поручик смирился:
– Ладно… Подай умыться.
Тут денщик выдал одну из своих заготовленных фраз:
– Медведь не умыватца, а народ боятца.
– Остряк… У нас кахетинское осталось?
– Так точно. Принести?
– Полстакана, не больше. Для аппетита. И тушетский сыр.
На этих словах денщик вставил очередную деревенскую присказку:
– Аппетит – не жевано летит.
Начальник команды скривился, но промолчал. Герасим был из крестьян Сергачского уезда Нижегородской губернии и принес с собой в нестроевую роту кучу сельских прибауток. Приходилось их терпеть, имея в виду легкий характер денщика и его преданность. Последняя была испытана в боях: когда Николая шарахнула контузия, Тупчий под обстрелом на себе вытащил его из оврага и донес до перевязочного пункта.
Едва поручик успел пообедать, как в дверь постучали и ворвался младший унтер-офицер Золотонос. Он принес с собой не только волну холода, но и дикую весть:
– Ваше благородие, беда! Янычары взяли Бардуз!
– Как взяли Бардуз? – растерялся Лыков-Нефедьев. – Что ты несешь, опомнись! До него отсюда всего восемнадцать верст.
– О чем и речь, – без разрешения шлепнулся на табурет унтер. – До наших главных позиций на Ардоссе – шестьдесят. А до прорвавшейся колонны – восемнадцать. Ну дела…
– Откуда сведения? – продолжал не верить офицер. – Сорока на хвосте принесла?
– Фуражиры прискакали охлопью, обрезав постромки[39].
– Куда прискакали?
– В Верхний Сарыкамыш, час назад, – пояснил Антон. – Оттуда сразу к нам, на доклад генералу Воропанову. Говорю же: беда. Сведения правдивые. Надо драпать, пока не поздно.
– Что значит «драпать»? Георгиевский ты кавалер… А база? А склады с военными запасами? Там этих гололобых, может, одна рота, а ты панику навел.
Унтер-офицер с грустным видом выслушал и ответил:
– Турок там до черта, и пехота, и артиллерия, и даже сувари[40]. Эти самые опасные, сволочь: через час могут уже быть здесь.
Начальник команды вскочил:
– Герасим, одеваться! А ты, Антон, покрутись тут, понюхай, чем пахнет. Потом жди меня в казарме, с людьми: пускай все приготовятся к походу.
– Так, значит, отступаем к Карсу? – обрадовался Золотонос.
– Отставить отступать! Будем оборонять Бардузский перевал. Я иду к Воропанову за приказанием.
С Бардузского перевала вела из турецких пределов к котловине полуаробная дорога[41]. Она упиралась в селение Верхний Сарыкамыш, от которого до главного пункта оставалось всего шесть верст.
Генерал-майор Воропанов, начальник 2-й Кавказской стрелковой бригады, являлся комендантом гарнизона. Человек нерешительный, вялый, грубый с подчиненными, он плохо был подготовлен к самостоятельным действиям в жестких условиях. А уж чего веселого! Наши войска далеко, селение брошено на произвол судьбы, сил для его обороны нет. А тут военного имущества на десятки миллионов рублей. Притом, если отдать туркам Сарыкамыш, как будут спасаться войска главного отряда? Им придется отступать шестьдесят верст по горам, враг начнет бить их в спину. А затем генералу Берхману нужно освободить селение, прорваться по шоссе на Карс и дуть по нему на север еще шестьдесят верст. Без патронов, без снарядов, с тысячами раненых и обмороженных? Это невозможно. Такой исход означает конец русской армии. Дорога на Карс и далее на Тифлис будет открыта, турки вырвутся на оперативный простор, в местности с преимущественно мусульманским населением. Ну уж нет!
Лыков-Нефедьев, превозмогая слабость, быстро шагал на Батарейную гору, где в казармах 155-го Кубинского полка находился гарнизонный штаб. Ему сразу стало ясно, что Золотонос прав. Селение охватила паника. Всюду бегали встревоженные люди, повозки спешно удирали по шоссе на север, туда же вразброд направлялись и пешие. Причем не только гражданские, но и военные, с оружием в руках! Поручик схватил одного такого бородача:
– Куда бежишь, солдат?
– А… ваше благородие, турок прорвался, через час будет здеся! Не желаю в плен попадать!
– А драться тоже не желаешь? У тебя винтовка, ты присягу давал. Какой роты?
Но бородач только глянул на него белыми от страха глазами, вырвался
