Смерть куртизанки - Монтанари Данила Комастри

— Сводня, которую мы допрашивали, — уточнил Кастор.

— Да. Видя, что Коринна не пускает меня в дом, я постарался привлечь её внимание, сняв с пальца кольцо с сардониксом. Оно было достаточно крупным, чтобы понравиться ей…

— Представляю! И она, конечно, сразу согласилась…

— Согласилась, но… — Аврелий в смущении замолчал.

— Что же случилось? — поинтересовался Кастор. Закончив расслабляющий массаж, он, не ожидая разрешения хозяина, отпил вина из его кувшина.

— Да нет, ничего особенного. Только, когда я надевал кольцо ей на палец, заметил, что у неё странные руки. Стройная и гибкая, она выглядела очень ухоженной женщиной — кожа нежная и тонкая, благодаря дорогой косметике, умело подведённые зелёные глаза, хорошо подкрашенные губы, волосы… А вот руки, напротив, оказались довольно грубыми, даже красными…

— Как у рабынь, что работают на кухне?

— Да, пожалуй… Руки женщины, которая много трудилась, прежде чем достигла благополучия. На самом деле она была не очень-то и молода: лет двадцать восемь или двадцать девять. И я задумался, что же она делала до того, как нашла богатого покровителя.

— Существует один безошибочный способ всё узнать! Ведь твоя подруга — самый осведомлённый человек в столице! Стоит с ней полюбезничать, и Помпония с радостью выложит тебе все городские сплетни.

Аврелий улыбнулся: жена его лучшего друга — матрона средних лет, страдающая от чрезмерной полноты и обилия денег, которые никак не могла растратить, несмотря на бурную фантазию, несомненно, тот самый человек, к кому следовало обратиться, ибо ничто не ускользало от её болезненного любопытства.

Уже многие годы любознательная Помпония всеми силами расширяла и обновляла густую сеть осведомителей среди рабов, служанок, брадобреев и массажистов с тем, чтобы неизменно быть в курсе всех любовных тайн добропорядочного римского общества.

Ни одно место, как бы недосягаемо оно ни было, не оставалось без её детальнейшего наблюдения, даже императорский двор.

— Прекрасная мысль, Кастор! Отправь кого-нибудь к Сервилию сообщить, что завтра навещу его.

II

— И вот я нашёл её мёртвой, — с грустью признался Аврелий другу, который, желая утешить, наполнил его бокал.

— Да ещё вдобавок теперь рискуешь, что тебя обвинят в убийстве. Если окажется, что кто-нибудь видел, как ты приезжал, или проболтается хоть один из твоих рабов…

— В своих рабах я уверен. Нет, не думаю, что очень рискую. Это ведь была всего лишь свободная женщина, и вряд ли тут станут особенно копаться. Кого может интересовать её смерть? Будь она рабыней, хозяин стал бы настаивать на поисках убийцы, чтобы получить компенсацию. Римское правосудие уже привыкло к убийствам консулов и полководцев и не станет тратить время на какую-то мелкую гречанку-содержанку, никто даже не подумает искать виновного. — Он помолчал, размышляя. — Однако я найду его.

— Будь осторожен, Аврелий, — обеспокоился Сервилий. — Не всё ли тебе равно, кто убил. Ведь ты был едва знаком с ней! Даже в её постели не побывал. Оставь эту затею! В Риме сколько угодно женщин, и можешь найти другую… Но вот возвращается Помпония. Похоже, у неё какие-то новости, лишь бы только она не разболтала всему городу!

— Нет, Сервилий, я доверяю твоей жене. Если это что-то, над чем можно посмеяться и пошутить, она, конечно, молчать не станет, но тут, я уверен, сохранит секрет.

В комнату стремительно вошла импозантная матрона, яркое одеяние которой туго обтягивало её внушительную фигуру.

— Мне мало что удалось узнать, но, может быть, и это немногое тебе пригодится, — услужливо начала она. Славной Помпонии никак не верилось, что неожиданно пригодилось её умение собирать сплетни. Мужчины в удивлении переглянулись. — У Коринны была какая-то родственница в Риме, похоже сестра, которая живёт в Субуре. Они редко виделись, но, возможно, эта сестра — наследница её состояния, — с явным удовольствием сообщила Помпония и обратилась к мужу, предвосхищая его вопрос: — Как я узнала? Просто. — Она помолчала, желая подогреть интерес, и продолжила: — Мне сказала об этом парикмахерша Виталианы. Знаешь, из тех, что приезжают прямо к тебе домой и сооружают причёски по случаю какого-нибудь важного события, если у тебя нет рабыни, умеющей делать это. Коринна однажды пригласила Виталиану к себе на Авентинский холм, когда её собственная парикмахерша заболела. По правде говоря, природный цвет волос Коринны не так уж отличался от окрашенных, им лишь недоставало блеска. По словам парикмахерши, они были каштановыми с лёгкой рыжинкой. Коринна попросила нанести немного хны на корни отросших волос, а потом велела очень мелко завить их…

— Помпония, ближе к делу! — прервал её муж.

— Нет-нет, пусть говорит. Продолжай, прошу тебя, — с явным интересом попросил Аврелий.

— Парикмахерша провела у неё полдня. И, занимаясь её причёской, невольно слышала разговоры Коринны со старухой… Вы не представляете, сколько интересного можно узнать, укладывая женщине волосы… Коринна была в ссоре с сестрой, говорила, что в последний раз посылает ей деньги. Пусть остаётся в своей Субуре, если так нравится нюхать мочу, она же, Коринна, больше не станет помогать ей.

— И когда состоялся этот разговор? — поинтересовался Сервилий.

— Несколько месяцев назад. Потом парикмахерша ещё раз была у Коринны, но та больше не вспоминала о сестре.

Помпония взглянула на мужчин, ожидая похвалы за то, как хорошо справилась с поручением.

— Твоя помощь бесценна. Должен сказать, что подобный способ собирать нужные сведения не идёт ни в какое сравнение с методами преторианцев[27]. С другой стороны, если надо выведать тайну, то женщинам это всегда удаётся лучше, чем мужчинам. Что бы мы без них делали! — с улыбкой преподнёс свой комплимент Аврелий.

— Это не всё, что я узнала. Есть и другие новости, друг мой!

Матрона подождала, пока все удобно расположатся за столом. Собираясь сделать важное сообщение, она хотела, чтобы ожидание достигло апогея, и наконец, не сомневаясь, что любопытство мужчин уже на пределе, торжественно объявила:

— Она изменяет ему!

Человек, незнакомый с Помпонией, наверное, удивился бы, о ком это она говорит так коротко и ясно. Но Сервилий и Аврелий сразу всё поняли. Речь, конечно же, снова шла об императрице.

Помпония не собиралась, однако, давать этому факту какую-либо нравственную оценку. Славная матрона не приходила в ужас и никого не осуждала. Она вполне довольствовалась тем, что рассказывала всему свету о чужих прегрешениях и мгновенно делала достоянием общественности всё, что люди обычно хотели бы держать при себе. Она не была злой, всего лишь неизлечимо болтливой, и блудливая жена нового Цезаря[28] представляла для неё почти неодолимое искушение.

— Видели, как она несколько раз уходила по ночам, когда Клавдий засыпал или, как обычно, был мертвецки пьян. Никто не знает, где она бывает, но определённо можно утверждать, что встречается с любовниками, — заключила Помпония, с огорчением заметив, что внимание мужа обращено не к её волнующему рассказу, а к только что поданному блюду с улитками.

— Вот как? — проговорил Сервилий, с удовольствием смакуя особенно толстую улитку. — Какая прелесть! Я кладу их в вазы с молоком, чтобы они как следует напились, — объяснил он Аврелию, — а потом, когда они становятся такими толстыми, что не влезают в свой домик, велю поджаривать их на оливковом масле с травами и специями.

Он охотно и дальше продолжал бы делиться своим гастрономическим опытом, если бы помрачневшее лицо жены не напомнило ему о важной проблеме императорских рогов.

— Говоришь, Мессалина изменяет ему? Ну, даже если и так? — снисходительно заметил он. — Клавдию почти шестьдесят лет, а ей на сорок меньше. Может ведь она позволить себе развлечься. С другой стороны, если, какты говоришь, она настолько скромна, что старается скрывать и делать это тайно, ночью, мне кажется, всё не так уж и страшно.