Рождество в Российской империи - Тимур Евгеньевич Суворкин

– Придется попробовать, – решительно сказал Постольский. – Буду держаться рукой за стену, чтобы не потерять направление.

Открытая входная дверь поколебала его уверенность. Снега нападало столько, что замело крыльцо по пояс. И буря не унималась. Воющий ветер озверело бросал в вестибюль охапки снега, будто найдя брешь в защите, укрывающей дом от непогоды.

– Поручик, если собрались идти – идите, – перекрывая визг метели, прокричал Волков.

Постольскому хватило буквально трех шагов, чтобы понять – его идея успехом не увенчается. Ноги проваливались в не успевший затвердеть снег, ветер больно кусал за не закрытую шарфом полоску лица, а разглядеть что-то дальше своего носа не давала белая пелена. На чистом упрямстве он попробовал продвинуться дальше, но вынужден был повернуть назад.

– Я предупреждал, – расстроенно сказал ему Комаровский, когда Павел перевалился через порог.

– Быть может, у вас дома есть топор? Или еще какие-то инструменты, которыми можно прорубить дверь? – спросил у Волкова корнет.

– Это бесполезно, – покачал головой Постольский. – Мы бились в дверь вместе, и вы не хуже меня понимаете, что дерево так себя не ведет.

– Господа, давайте все же мыслить разумно, – взмолился доктор. – Всему этому может быть вполне рациональное объяснение.

– Например? – мрачно взглянул на него Павел.

– Например, Владимиру Николаевичу стало плохо ночью. Он попытался проветрить комнату, но потерял сознание. Из-за перепада температур внутри и снаружи дверь просто… Не знаю, как сказать, простите… Рассохлась. Надулась. Может, даже примерзла. В общем, застряла и не открывается.

– А как же ключ? – спросил его Волков.

– Вы просто не до конца его вставили, – пожал плечами доктор. – Послушайте, я понимаю, что вы сейчас испытываете. Видел такое, когда служил судовым врачом. Отвратительная погода, запершая нас здесь. Страшные истории, рассказанные на ночь. Утренняя истерика госпожи Макеевой. К тому же от холода мы закрыли все форточки, и надобно бы проверить печи на случай, если барахлят заглушки и на нас действует угарный газ. Понимаете? Кхе-кхе… Обстоятельства сложились так, что мы не вполне трезво размышляем. Но, повторюсь, предложенные мною гипотезы вероятнее, чем мистические силы, утащившие Владимира Николаевича и чудесным образом укрепившие дверь!

– Хотите сказать, что если мы сейчас вернемся к двери, то ключ повернется и она легко откроется? – скептически уточнил Постольский.

– Заметьте, поручик, про «легко» я не говорил, – нашел в себе силы улыбнуться Комаровский. – Но готов проверить. Ни у кого нет возражений?

Спорить никто не стал. Доктор, принявший на себя старшинство, провел компанию обратно в коридор меж гостевых комнат и остановился перед дверью Корсакова.

– Ну что, господа, момент истины? – спросил он, обведя собравшихся мужчин взглядом в поисках поддержки.

– Пробуйте, доктор, – кивнул Постольский.

Комаровский опустился перед дверью на колени. Извлек ключ, внимательно осмотрел его, а затем вставил обратно в замок. Повернул. В повисшей тишине особенно резко раздался щелчок механизма. Доктор торжествующе улыбнулся и толкнул дверь. Та медленно отворилась.

Наверное, каждый из собравшихся ожидал там увидеть какой-то ужас. За остальных Постольский не поручился бы, но его худшие опасения метались от лежащего посреди комнаты замерзшего насмерть Владимира до стен, выкрашенных в алый цвет кровью его исчезнувшего друга.

Реальность оказалась прозаичнее. Кровать. Стол. Стул. Кадка с цветком. Ни трупа, ни крови. Обычная пустая комната.

Комаровский, озираясь, зашел внутрь, а затем обернулся к собравшимся.

– Как видите, ничего сверхъестественного, – даже как-то разочарованно объявил доктор.

– А где тогда Корсаков? – спросил Постольский.

– А, гм… Ну да… – растерянно протянул Комаровский, шагая обратно к выходу. – Знаете, может быть, он…

Договорить доктору не удалось. Дверь пришла в движение и с громким треском захлопнулась перед лицами стоящих в коридоре мужчин. Где-то в комнате раздался отчаянно-испуганный вопль Комаровского.

– Доктор! – крикнул Павел и бросился к двери, однако не успел он коснуться ручки, как его отбросила прочь невидимая, но пугающе могучая сила. Постольский впечатался в стену и рухнул на пол. Волков и Раневский застыли с выражением животного ужаса на лице.

Дверь меж тем медленно, не торопясь – приглашающе – отворилась вновь, с мерзким скрипом, напомнившим Постольскому довольную отрыжку насытившегося обжоры.

За ней вновь открылся знакомый вид.

Кровать. Стол. Стул. Кадка с цветком. Ни трупа, ни крови. Обычная пустая комната.

Только доктора Комаровского нигде не было.

* * *

– Так не бывает! – чуть не плача повторил Раневский. – Такое просто невозможно!

– Скорее, маловероятно, но нам от этого не легче, – холодно заметил Постольский.

В отличие от корнета, Павел, столкнувшись с опасной ситуацией, наоборот, ощутил, как нервозность сменяется спокойствием. Исчезновение Корсакова выбило его из колеи – оно было неправильным, нелогичным. Да, Владимир иногда бывал чересчур самоуверен, но просчитаться настолько, чтобы сгинуть в проклятой комнате? К такому Постольский оказался не готов. Он все еще не верил, что друг погиб, и предпочитал думать, что Корсаков как-то умудрится выкрутиться из ловушки, в которую попал. Но сейчас Павел помочь ему не мог. Зато пропажа доктора буквально на его глазах вывела поручика из ступора неуверенности. Что бы ни таилось в проклятой гостевой комнате, оно ясно продемонстрировало свою угрозу для окружающих. А значит, он, как единственный опытный в таких делах человек, должен был взять ситуацию в свои руки и обеспечить безопасность хозяев и гостей.

Первым делом он, стараясь не переступать порог, подцепил ручку гардой форменной сабли и захлопнул дверь. Скорее, для успокоения окружающих – таинственная сила уже показала, что способна распахивать и закрывать вход в комнату, когда посчитает нужным. Затем он переместил всех, включая Макеева и его спящую дочь, в гостиную, а сам уселся так, чтобы видеть коридор на случай, если из гостевой решит кто-то выйти. Или, куда вероятнее, что-то. Вот уже несколько минут он сидел и раздумывал над дальнейшими планами, и причитания корнета начинали сильно действовать ему на нервы.

Не то чтобы Павел винил Раневского. Нет, он сам окончил военное училище и хорошо представлял, какой образ мыслей закладывают в будущих офицеров: нападаешь ты или обороняешься, у тебя всегда есть возможность вступить в бой с врагом. Но что делать, если враг невидим? Его нельзя потрогать, ранить оружием, даже сдаться в крайнем случае невозможно. А к такому корнета не готовили.

Остальные справлялись как могли. Волков вполголоса вводил в курс дела присоединившуюся к ним Анну Ивановну. Макеев не отходил от беспокойно спящей Елизаветы. Постольский думал, что делать дальше.

Посторонних от комнаты он удалил. За помощью не послать. Дом не покинуть – в такую вьюгу они околеют быстрее, чем до них доберется обитатель комнаты. Оставалось действовать так,