Рождество в Российской империи - Тимур Евгеньевич Суворкин

– Лиза, стойте! – вскричал Раневский. Прежде чем кто-то опомнился, корнет рванулся к девушке, встал перед ней и заградил путь к двери. Елизавета натолкнулась на него, отшатнулась – и пришла в себя.

– Корнет? Что вы?.. Что я?.. – удивленно спросила она.

– Кажется, вы ходили во сне, но проснулись, – обрадованно улыбнулся Раневский. – Должно быть, лекарство доктора продолжает действовать. Я рад, что теперь с вами все хо…

Дверь за его спиной открылась. За ней, вместо знакомого вестибюля, виднелся бесконечно длинный темный коридор с одинаковыми рядами дверей по обе стороны. В нем не горел ни единый источник света, но, по какой-то странности, он все равно казался различим.

Раневский обернулся на звук распахнутой двери, но это оказалось последним, что он успел сделать. Невидимая воля дернула его с такой силой, что тело корнета сложилось пополам – и втянулось в коридор. Дверь за ним мгновенно захлопнулась.

* * *

– Мы уезжаем, сейчас же!

Макеев говорил тихо, но по голосу было заметно, что возражений он не потерпит. Однако Волков все же решил попытаться:

– Вы же видели, что творится снаружи! Там не пройдет ни пеший, ни конный! Ни дорог, ни ориентиров! Вы сгинете там, не пройдет и десяти минут!

– Простите, Леонид Георгиевич, но лучше там, чем здесь, – спокойно ответил Макеев. – Велите выдать нам одежду и запрячь коней.

– Господин Волков прав, – со всей возможной уверенностью сказал Постольский. Он видел, что отставной статский советник – человек рассудочный, а не эмоциональный. Значит, и аргументы нужно подбирать соответствующие. – Пытаться выйти наружу сейчас – верная смерть, и вы это понимаете. Никакая одежда, никакие кони не выдержат такого холода, а пока вьюга не прекратится, вы не поймете, в каком направлении двигаться. Здесь же у нас есть шанс. Нужно держаться вместе. Не выпускать друг друга из виду и не поддаваться гипнозу. А главное – позволить мне работать.

– Работать? – переспросил Макеев. – Что же это за работа такая у вас, поручик?

– Объяснять необъяснимое, – безапелляционно ответил Постольский, вспомнив слова, которые при первой встрече сказал ему Корсаков. – Я уверен, что мой коллега жив. И он дал нам подсказку. Нужно только ее расшифровать.

– Сон – это ключ, а ключ – это сон, – снова напомнила им Елизавета.

– Как эта глупость может быть подсказкой? – бесцветным голосом спросила Анна Ивановна.

– Может, нужно просто еще раз проанализировать все, что мы знаем об этой комнате, – отрезал Постольский.

– Ну, мы знаем, что со времен моего прадеда она ест людей, – нервно хмыкнул Волков.

– Не смейтесь, вы абсолютно правы, – сказал Павел. – В комнате исчезают люди. Всегда зимой, в декабре. Это – правила игры. То, с чем мы столкнулись сейчас, им не соответствует. Значит, что-то изменилось.

– Если несчастный корнет был прав, то изменилось все после того, как ваш друг решил доказать, что проклятья не существует, – заметил Макеев.

– Резонно. Но мой друг как раз исчез именно в тех обстоятельствах, которые нам известны. Изменения начались потом, с пропажи доктора. До этого правила игры были те же. Корсаков исчез из комнаты, зимой, ночью.

– Ночью! – прошептала Елизавета. Но для Постольского это слово прозвучало словно «Эврика!».

– Именно! Ночью! – воскликнул Павел и повернулся к собравшимся. – А что люди обычно делают ночью?

– Спят! – понял Волков.

– Господа, никуда не уходите, мне нужно в комнату доктора! – решительно заявил Постольский.

– Зачем? – требовательно спросил Макеев.

– Затем, что сон – это ключ, – ответил Павел. – Люди, кроме корнета и доктора, исчезали во сне. При этом Елизавета чуть было не разделила их судьбу дважды – под действием капель господина Комаровского, а затем – будучи завороженной шепотами из комнаты. Наш противник набирается сил, раз проклятье начало распространяться на весь дом. И Корсаков пока не смог одолеть его в одиночку, потому и передал мне послание через Елизавету. Ему нужна помощь.

– То есть вы хотите намеренно уснуть и исчезнуть, чтобы помочь своему коллеге… – начал Макеев, но замялся, безуспешно подбирая нужное слово. – Там, где он сейчас находится.

– Звучит странно, но так и есть, – кивнул Павел.

– Не страннее, чем то, что мы наблюдали все утро, – пожал плечами Волков. – Меня только пугает, что вы решили нас оставить.

– Другого выхода нет. Повторюсь – держитесь вместе, следите друг за другом, не ходите в одиночку, не приближайтесь к комнате и не слушайте шепоты. Поверьте, если кто-то и может справиться с этой напастью, то это мы с Корсаковым. Нам просто потребуется время. Дайте нам его.

* * *

Как назло, ни в чемоданчике Комаровского, ни на склянках с его лекарствами не нашлось инструкций по применению. Павел нашел снотворное и вернулся в гостиную, найдя оставленный им утром стакан воды у камина. Некоторое время Постольский неуверенно буравил его взглядом.

– Позвольте мне, – внезапно сказал Макеев. Он подошел, взял флакон из рук поручика и на глаз накапал средство в стакан.

– Вы уверены? – спросил его Постольский.

– Надеюсь, ничего не напутал, – ответил отставной статский советник. – Это средство принимала моя жена. Единственное, что помогало ей уснуть. Ночные кошмары Елизавете достались от нее.

– А если вы что-то напутали?

– Тогда вы можете не проснуться, – бесхитростно сказал Макеев. – Но, как вы правильно заметили, разве у нас есть выход?

– Пожалуй, нет, – согласился Павел. – Ваше здоровье!

В несколько глотков он выпил горчащую жидкость и улегся на предусмотрительно освобожденный остальными диван.

– Сколько времени пройдет перед тем, как средство подействует? – спросил Постольский.

– Быстро, хотя организм у вас крепче, чем был у жены, – ответил Макеев.

– Что ж, тогда постарайтесь не шуметь, – сухо улыбнулся Павел.

– Удачи, поручик, – пожелала ему Елизавета.

– Мы рассчитываем на вас, – добавил Волков.

Постольский закрыл глаза и попытался очистить голову от роящихся в ней нехороших мыслей. Он принялся мерно и спокойно дышать, памятуя о том, что подобная гимнастика помогает уснуть. Подумал было, не стоит ли начать считать овец, но нашел это излишним. Счет времени быстро потерялся. Мысли принялись путаться. В мозгу застряла лишь одна фраза: «Сон – это ключ, ключ – это сон». Сколько времени он так лежал? Минуту? Пять? Пятнадцать? По ощущениям, вокруг него ничего не поменялось. Наконец он открыл глаза и расстроенно заявил:

– Кажется, не подействовало.

Однако по тому, как прозвучал его голос, Постольский понял, что ошибся. Он все еще лежал на диване в гостиной, но люди вокруг него исчезли. За окнами вместо пелены снега царила непроглядная густая тьма. В зале повис