Рождество в Российской империи - Тимур Евгеньевич Суворкин
– Температура. Самый важный фактор. На ощупь, если нет термометра.
Митя потрогал шею, лоб, потом кисти рук:
– Прохладные, но не ледяные. В вагоне не очень тепло. Время сейчас 18:22, прошло пятнадцать минут с тех пор, как тело обнаружили. Лоб еще влажный… Видимо, умер не так давно. Мы едем чуть больше двух часов, в Москве он точно был жив. Значит… умер на любой промежуточной станции.
– Пальцы гнутся? – спросил призрачный Глеб.
– С трудом. И они скрючены.
– Глаза?
– Слегка приоткрыты.
– Посмотри на лицо, губы, поищи трупные пятна.
– Лицо бледное, губы синюшные, на них… погоди… – Митя схватил со стола чистую салфетку и протер рот мертвеца. Салфетка окрасилась в розовый.
– Молодец, что заметил. Теперь подними кафтан на спине. Кожа синеет?
– Нет.
– Ну что ж… – Глеб снова взлохматил прическу и усмехнулся. – Пока пятьдесят на пятьдесят. Или это похоже на отравление, или на сердечный приступ.
– А точнее не можешь сказать?
– Не наглей. Меня вообще тут нет. Сам думай.
И Глеб растворился в воздухе. Отлично. И этот бросил.
«Возможно, отравление», – прикинул Митя и окинул взглядом стол, на котором стоял знакомый стакан в подстаканнике и небольшой чайник. Оба почти пустые. Принюхался. Поморщился. После чего аккуратно сложил то и другое, а заодно салфетку, в рогожный мешок, взглянув на дно чайника. Так и есть: «МЯЖД» – Московско-Ярославская железная дорога.
– Григорий Фомич! – крикнул проводнику, и тот подскочил сразу же, как ждал. – Можем уносить.
Купец оказался, как это часто бывает, более увесистым, чем выглядел, – как будто со смертью тело не легчает на вес души, а, напротив, утяжеляется всеми земными грехами. Жена инженера, когда мертвеца проносили мимо, выразительно зажмурилась и прикрыла глаза ребенку. Военный, напротив, проводил купца бесстрастным и внимательным взглядом. Старушка вытягивала шею и близоруко щурилась.
– Надеюсь, тут не перевозят продукты? – спросил Митя, когда они с проводником уложили труп на свободный участок пола и укрыли мешковиной. – Не лучшее соседство.
– Слава богу, нет, – ответил Григорий Фомич и слегка пнул ногой большой жестяной короб, стоявший у прохода. – Это партия удобрений от товарищества Кузнецова и сыновей. А рядом почта и багаж.
Ключ от багажно-грузового вагона Митя у проводника сразу забрал и заглянул в уборную – помыть руки. Принюхался. И снова поморщился.
Вернулся на место, откуда только что унесли тело и где остался на столе мешок, на котором так удобно умер пассажир. Открыл. Мешок был набит пачками ассигнаций – не новых, подержанных, упакованных в пухлые пачки. Митя навскидку оценил знакомые зеленовато-синие и серо-розовые трех- и пятирублевки. Пачек было много. В общей сумме выходило на несколько десятков тысяч рублей. Целое состояние. Неудивительно, что купец не выпустил мешок из рук с момента отбытия из Москвы. Удивительно другое…
Митя аккуратно завязал мешок, забрал с полки саквояж купца и вернулся на свое место, где за столом сосредоточенно водила карандашом по бумаге Лидия Андреевна.
– О, я почти закончила, – сообщила она.
Дмитрий молча смотрел, как она рисует последние стрелочки и завитушки.
– Итак… – невольная напарница вывела последний штрих и поставила жирную точку, обломив от усердия кончик карандаша. – Я всех рассадила и записала, как вы и просили.
– Откуда вы знали, что он купец и что он пил водку?
– А… – Лидия Андреевна запнулась и удивленно посмотрела на Митю. – Ну… одежда же, комплекция, внешность. Дородный, с бородой, в кафтане. Он и вправду купец, я проверила по билету. Его зовут… звали Федор Васильевич Голубев, пятидесяти пяти лет, купец из Костромы.
– Это ясно. Про водку вы откуда узнали? Бутылки на столе нет, стопки тоже. По всем признакам он пил чай.
– Чай, Дмитрий Александрович, не пахнет анисом. И после него так не краснеют щеки и нос.
– А-а… Значит, анис, – Митя слегка раскрыл мешок, куда сложил чайник и стакан, и протянул ей над столом. – Он?
– Именно, – Лидия Андреевна понюхала и нахмурилась. – В чай анис не добавляют – у него слишком сильный аромат, перебивает вкус. А в водку довольно часто. Но тут есть еще один запах…
– Какой?
– Я пытаюсь…
– Постарайтесь.
– Я не могу… Что-то очень знакомое…
– Лидия Андреевна, я полагаю, вам надо посетить уборную.
– Да как вы… – она вспыхнула, и на ее полных щеках образовались почти такие же пионы, как и на ее чашке.
– Сейчас же, – Митя выразительно посмотрел на соседку, и она, все еще краснея, поднялась.
– Извините…
И практически убежала в дальний конец вагона, что при ее комплекции было не так просто. Вернулась через пять минут так же стремительно, нагнулась над столом и заговорщицки прошептала:
– Вы были правы. Я вспомнила. Это миндаль. Или миндальное масло. Или… – она прикусила губу и наклонилась еще ближе.
– Или что?
– Цианистый калий, – Лидия Андреевна даже не прошептала это, а проартикулировала губами и тут же в испуге зажала рукой рот.
– Отлично, – кивнул Митя. – Просто замечательно. Но есть одна проблема. Точнее, две. Химической лаборатории в поезде нет и проверить стакан и чайник я не могу. Как не могу и попробовать остатки напитка по понятным причинам. Что ж, пора побеседовать с проводником. Присмотрите за вещами. И за пассажирами.
Самарин наскоро осмотрел саквояж купца – документы, белье, брошюра, бритва… И ни намека на бутылку или флягу. Вообще никаких жидкостей.
Дверь проводника Митя на этот раз открыл без стука:
– Григорий Фомич, побеседуем с глазу на глаз?
Проводник чуть вздрогнул, ложка в руке, помешивающей чай, на мгновение остановилась:
– Конечно, Дмитрий Александрович. Я всегда готов помочь. Прошу вас, присаживайтесь.
Митя присел на край серого шерстяного одеяла, которым была застелена узкая полка, огляделся. Купе было тесным, рассчитанным на одного человека. И хотя скученность пространства и простота обстановки не позволяла создать тут какое-то подобие уюта, хозяин все же попытался.
Купе выглядело не захламленным, а обжитым – из-под койки выглядывали ящики с инструментами, шинель аккуратно свисала с вешалки, на полке сохла промокшая фуражка, на столе вперемешку лежали бумаги и журналы, но не видно было крошек и подтеков. А ужин был предусмотрительно накрыт тарелкой. На стене Митя мельком заметил пришпиленный на кнопку портрет государя-императора и фотокарточку женщины с двумя детьми.
– Итак… – Митя уставился на собеседника, который отложил ложку и пригладил седую бороду. – Умерший купец Голубев. Он пил чай, так?
– Так. Я всем приносил, и ему тоже.
– Сколько
