Яд, порох, дамский пистолет - Александра Лавалье
Веер соскользнул с головы Алексея лишь в тот момент, когда форменные сапоги следователя Макрушина протопали мимо них и скрылись в изгибе коридора.
Алексей распрямился. По-прежнему глядя на Зинаиду Порфирьевну снизу вверх, пробормотал:
– Узнать бы, что там происходит…
Вышло просительно. Зинаида Порфирьевна театрально вздохнула и, шурша юбками, развернулась вокруг своей оси.
– Где ты, олух царя небесного? Я знаю, ты подслушиваешь! – провозгласила она на весь коридор.
На призыв выскочил секретарь, который явно всё это время следовал за ними. Он почтительно склонился перед свахой, подставляя ухо её вопросу. Ответил вполголоса, так же на ушко:
– Макрушин отчёт предоставил. В теле, что под завалом церкви обнаружено, пулевое ранение аккурат в сердце. Так что будут спрашивать, как за умышленное убийство, а у Макрушина пока пустота… В мирное время он уже без места бы остался, а сейчас пока сходит с рук. Но полицмейстер рвёт и мечет!
Зинаида Порфирьевна потрепала секретаря по щеке:
– Молодец! Подыскала я тебе одну вдовицу. Подожди ещё немного, обставлю так, чтобы по уму всё вышло.
И стукнула его веером, отпуская. Секретарь радостно кивнул и исчез.
– Ну? Удовлетворены? – поинтересовалась Зинаида Порфирьевна у Алексея.
Алексей тоже кивнул, хотя из сказанного ему было ясно только одно: положение следователя Макрушина серьёзное, а это значит, что и Алексея он не пощадит.
Они вышли из департамента. На улице Зинаида Порфирьевна подняла руку, подзывая извозчика. Несмотря на то что дорога была запружена экипажами, свободного не нашлось. Улица больше стояла, чем ехала. Постоянные заторы давно стали предметом упражнений фельетонистов. Весь светлый день Москва стояла. Лишь к вечеру, когда люди оканчивали дела и расходились по домам, дороги освобождались, и лихие извозчики принимались состязаться в скорости. Московские власти каждую весну принимались обсуждать вопрос расширения улиц, но дела это не меняло[41].
Зинаида Порфирьевна подхватила юбку, демонстрируя ботинки неженского размера, и, поливая заторы итальянскими ругательствами, пошла пешком. Алексей, озарённый внезапной мыслью, поспешил следом.
– Зинаида Порфирьевна, вы же разбираетесь в женской моде…
– Не без того.
– Скажите, как могло получиться, что две дамы пришли на похороны в одинаковых платьях?
– Madonna mia, какой конфуз! Расскажите скорее, эта сплетня прошла мимо меня! Вот прямо как эти, прости господи. – Она повысила голос и крикнула в сторону дороги, чтобы было слышно извозчикам: – Stupido e disgustoso!
Алексей рассказал. Зинаида Порфирьевна покачала головой, то ли в восхищении, то ли в недоумении.
– Не имела чести знать вдову статского советника, но, скажу вам, весьма смелый шаг – попытаться уязвить саму Вельскую.
– Почему вы решили, что это Малиновская скопировала платье, а не наоборот?
Зинаида Порфирьевна всем своим видом выразила, какую неимоверную глупость сморозил Алексей, но изволила объяснить:
– Чтобы Вельская кому-то подражала? Это невозможно! В этом городе подражают только ей.
– Вы знакомы с ней?
– Нет, ну что вы! В её круги мне входа нет.
– Почему же?
– Потому что она почти богиня, милый мой. И совсем не хочет замуж. Это её принципиальная позиция! Вы слышали историю её замужества? Ну где вам, вы были ребёнком. В семнадцать лет мать выдала её за купца. Да ладно бы за финансиста какого, не так стыдно было бы идти. Но нет, купец был средней руки, так, десяток лавок по городу. Да ещё и значительно старше. Старик полковник Белозерский к тому времени разорился, Анна Юрьевна бесприданницей была. Так что выбирать не пришлось. Но всё ж древний дворянский род, а выдали за лавочника. Словом, опозорили девку… но и она в долгу не осталась. Романсы петь Анна Юрьевна уж после смерти мужа начала, тогда и миллионершей стала. Завидная невеста сейчас, несмотря на возраст.
– А сколько ей?
– Тридцать семь, вскорости тридцать восемь.
– Неужели?
– А выглядит юной красавицей, скажите? – Зинаида Порфирьевна с такой гордостью взглянула на Алексея, будто красота Вельской – её собственное достижение.
Наконец-то рядом остановился свободный экипаж, но Зинаида Порфирьевна вместо того, чтобы обрадоваться и успокоиться, принялась отчитывать извозчика, который «где-то шлялся, пока дама портила себе ножки». Лишь после того, как дама высказалась, они сели и разговор продолжился.
– Я не знаю, как всё связано, но странность в том, что Глафира Степановна погибла в тот самый день, вскоре после… этого конфуза.
– Думаете, погибла из-за платья? Не может быть! В женском мире полно глупостей, но из-за нарядов не убивают. Хотя…
И замолчала, глядя в сторону. Алексей подождал пару минут, но продолжения не было. Поэтому он спросил о другом:
– Как вы думаете, откуда Глафира Степановна могла знать, в каком платье Вельская будет на похоронах?
– Есть у меня одна мысль… Извозчик, поворачивай на Тверской бульвар! Мы едем к Надежде Петровне!
– Неужто к Ламановой[42]? – Конечно, Алексей знал имя владелицы самого крупного и дорогого ателье в Москве, ведь его мать одевалась именно там.
– Ну разумеется, к ней. Никто другой для Вельской шить не может.
– Думаете, она примет нас?
– Нет, что вы, мы мелкие сошки. Но я найду кого расспросить. Только по дороге заедем в кондитерскую.
Пока Зинаида Порфирьевна что-то покупала в кондитерской лавке «Товарищества Эйнемъ», Алексей думал о том, как странно устроена жизнь. Когда по Москве прокатились «немецкие погромы» и якобы патриотично настроенная толпа пошла громить магазины, лавка Эйнема пострадала одной из первых. Как тут не заподозрить, что толпой двигала больше любовь к конфетам, чем желание изгнать немцев из России? Но прошло четыре месяца, всё забылось, лавка работает, как и прежде. И вывески, похожие на геральдические щиты, на месте, и фигурки греческих богинь.
Зинаида Порфирьевна вернулась достаточно быстро, прижимая к себе коробку конфет, перевязанную бантом. Алексей присмотрелся и… предусмотрительно промолчал. Интересно, что за человек ждёт их в ателье, если в подарок ему сваха выбрала «Мишку косолапого», самые дорогие конфеты Эйнема[43]?
«Модная мастерская дамских нарядов» госпожи Ламановой занимала четырёхэтажный особняк на Тверском бульваре. Стоило экипажу остановиться, как из дверей выбежало с десяток девочек. Они быстро построились парами и под строгим взором воспитательницы пошли по бульвару.
– У Надежды Петровны при ателье девочек обучают портновскому мастерству. Деревенских в основном. Своего рода бесплатное училище получается. И много их там, человек восемьдесят! Кто потолковее, потом остаётся работать. Оленька как раз из таких.
Оленька оказалась юной барышней лет шестнадцати. Улыбчивой, словоохотливой, с лёгким рязанским говорком. При
