Рождество в Российской империи - Тимур Евгеньевич Суворкин
Скучаю по тебе очень. Без тебя в доме решительно не с кем поговорить. Приеду к вам на бал. Обнимаю крепко! Твой беспутный братец».
Варя перечитала письмо дважды. Ну и что же оно ей дало? Разве что имя, да и то не точное. Вообще-то, он мог бы и проверить. И написать какие-то подробности. Он написал это не для нее, вдруг поняла Варя, а для себя. Потому что ему нравилось чувствовать власть над ее сердцем. Нравился восторг, с которым она смотрела на него. Он не мог не знать о чувствах, которые зарождались в ней, просто не мог. И что же он сделал? Он дразнил ее. По-доброму, как ей тогда казалось, просто случайно попадая по живому. Играя и разжигая ее детскую привязанность, чтобы быть нужным.
Кажется, она и вправду выросла. Варя захлопнула ноты и посмотрела на своих подружек. Все уже потихоньку устраивались на ночь, и шутки и разговоры перелетали от одной к другой, как мячики. Вот это, подумала она, было настоящим. Даже призрак был настоящим. Более настоящим, чем Андрей и его дурацкие полуобещания. А значит, призраку нужно было по-настоящему помочь.
– Кажется, у нас есть имя, – сказала она вслух. – Но я не знаю, какое из.
Девочки собрались возле нее на кровати, и она рассказала о том, что узнала из письма.
– Вряд ли это он, – сказала Наталья. – Если он действительно сбежал, то с чего бы ему быть здесь, да еще и безголовому?
– А если на самом деле не сбежал? – возразила Аксинья. – Если его убила какая-нибудь выпускница и похоронила в подвале?
– Фу! – сказала Анна. – Придумаешь тоже! Об этом бы все знали.
– А если все и знали? – спросила Софи. – И теперь скрывают это, чтобы не попасть в тюрьму? Может, это и вовсе наша Бегемотиха постаралась! Я бы не удивилась.
– Ох, нет, – возразила Варя и добавила, вспомнив, что встретила ее ночью: – Вряд ли.
Девушки задумались. Стало тихо, только свечи потрескивали в комнате и скрипели старые матрасы.
– Я знаю! – воскликнула Софи. – Если что-то случилось двадцать лет назад, то фон Блюмм должен это помнить! Нужно его спросить!
– Да ведь он сказал, что ничего не знает, – протянула Аксинья.
– Так мы не о том спросили! А теперь спросим о том, – сказала она уверенно.
– И как ты собираешься это сделать? – спросила Варя.
Аксинья с улыбкой вышла на середину комнаты. Она постояла, потеребила косу, а потом протянула жалобно:
– Ох, девочки, мне та-а-ак плохо!..
Аксинья оказалась в лазарете, и девочки знали, что ждать ее нужно не раньше, чем через сутки. Когда она ушла, Наталье вдруг пришла в голову мысль, такая очевидная, что они поразились, как не пришли к ней раньше.
– Почему бы не спросить в библиотеке? – предложила Наталья.
Мадемуазель Сторская, старушка – ровесница христианского мира, встретила девочек благосклонно. Но едва они заговорили о призраках и кадетах, нахмурилась.
– Ни к чему вам забивать этим головы. Не ваше это дело. Дайте старшим разобраться.
– Да ведь старшие ничего не делают! – с досадой произнесла Анна.
– С чего вы это взяли? – бульдожьи морщины на лице библиотекарши задрожали.
– Простите, – тут же произнесла Анна с наигранной кротостью. – Я сказала так, потому что испугана. А лучшее средство от испуга – это понимание, вы ведь согласны?
Библиотекарша довольно кивнула. Хитрая Анна использовала в качестве аргумента одну из ее любимых фраз.
– Ну хорошо, – сжалилась мадемуазель. – Может, и правда вреда не будет. Ведь все это было давным-давно.
Девушки приготовились слушать. Она заговорила тихим, немного напевным голосом, от которого книги зашелестели страницами, а снег за окном стал падать мягче.
– Двадцать лет назад у нас училась одна девица, имени называть не буду. Хорошая была ученица, смешливая, очень любила читать об Англии. И у нее был брат, Григорий. Он приезжал с родителями ее навещать, а когда они стали старше, и на балы. Это был интересный юноша. С амбициями. Кадет. Только амбиции у него были не кадетские. Он хотел стать художником. И однажды так поругался с родителями, что сбежал из дому. Они собирались сюда, на новогодний бал, а он пообещал явиться позже. И пропал. Потом оказалось, что он взял с собой одежду и деньги. Отец даже не стал его искать. Просто отлучил от дома и лишил наследства. С тех пор Григорий не появлялся. Сестра его считала, что он погиб, иначе написал бы ей.
– Как это грустно, – протянула Анна.
– А вы как думаете, мадемуазель?
– Я? – библиотекарша удивилась. – Я об этом не думаю. Вот только мне казалось, что… ох, стоит ли говорить!
– Просим! – хором воскликнули девушки.
Она помялась. Но желание поделиться все-таки пересилило осторожность.
– Мне казалось, что я его видела в ту ночь. Не на балу, а в саду. Но я могла ошибаться. Было темно, да и одеты они все были одинаково, кто из кадетского корпуса. Должно быть, ошиблась.
Девочки с трудом смолчали, но обменялись взглядами. И во взглядах этих горел огонь.
– Так, получается, его и правда где-то здесь убили! – воскликнула Анна, едва они покинули библиотеку. – И спрятали! И теперь он пришел за убийцами!
– Ну да, в рисовальный класс, – сказала Варя. – Убийца, видимо, – гипсовый бюст Цицерона.
– Ох, ну не будь такой! Тебе это не идет! – сказала Софи. – Может быть, двадцать лет назад там не было рисовального класса.
– А ведь ты права! – воскликнула Варя. – Может быть, дело вовсе не в классе, а в том, что там было до него! Нам нужно это узнать.
– У кого спросим? – вступила Наталья.
Варя задумалась. И ответила неожиданно для самой себя:
– У Бегемотихи.
Они решили поговорить с классной дамой на прогулке, но ничего не вышло. К их разочарованию, сопровождать девочек вышла мадемуазель Джокс, молодая и смешливая особа, работающая с младшими ученицами.
– Мадемуазель Аристарховой нездоровится, – объяснила она.
