Рождество в Российской империи - Тимур Евгеньевич Суворкин

Почти все домочадцы уже собрались за столом. Не было пока лишь хозяина дома да Фрола Чертопузова.

Потекла беседа. Полился по кружкам черный кофе. Все было просто чудесно, однако даже к концу нашей трапезы отсутствующие мужчины так и не объявились.

– Что это они так разоспались? Двенадцатый час скоро. Схожу-ка разбужу их, – нахмурилась Глафира Днепропетровна. Отставив в сторону омлет из яиц и сибирских грибов, она решительно направилась к лестнице.

Вернулась Глафира Днепропетровна нескоро. Бледная, трясущаяся, она тяжело упала на стул. На наши встревоженные вопросы она не отвечала, лишь судорожно икала, бессмысленно хлопая глазами, и бормотала что-то совершенно неразборчивое. Лицо ее было искажено гримасой ужаса.

Проклиная себя за вчерашнее легкомыслие, из-за которого я оставил Чертопузова одного, несмотря на все его мольбы, я тут же вскочил на ноги.

– Чертопузов, где его комната?

– Слева от лестницы. Третья дверь, – тут же произнесла Гестия, продолжая убирать посуду со стола.

Я мгновенно взбежал по широким ступеням и, найдя нужную комнату, не церемонясь, влетел внутрь.

Купец-миллионщик, широко раскинув руки, лежал поперек огромной кровати. Комната Чертопузова полнилась жутким, надсадным храпом ее хозяина. Весь прикроватный столик, инкрустированный перламутром и слоновой костью, заполняли пустые бутылки из-под мадеры и водки. В роскошную бороду купца кутались масляные шпроты и огрызки колбасы. Я покачал головой: стакан на столике был только один. Вот и верь после такого купеческому слову.

Стараясь лишний раз не вдыхать алкогольные миазмы, я поспешно вышел прочь. Что же, дело о первом исчезновении было раскрыто, теперь настал черед разыскать хозяина. Первым делом я постучал в двери спальни Поликарпа Монокарповича. Ответом мне была тишина, комната была не заперта. Я вошел внутрь. Там было пусто, кровать застелена, везде царил абсолютнейший порядок. Тогда я решил зайти в хозяйский кабинет, расположенный в дальнем конце коридора.

Через минуту я спустился в столовую. Остановившись на пороге, я выдохнул, собираясь с духом, и обвел домочадцев взглядом.

– Ну что там, Виктор? – нетерпеливо спросил Парослав Симеонович, нахмурив густые брови. Его взгляд был полон беспокойства. – Да не молчи! Что с Чертопузовым? Живой?

Я растерянно развел руками.

– Да он пьяный валяется… А Поликарп Монокарпович… Мертв. Убит в своем кабинете.

Домочадцы в ужасе посмотрели на меня, не в силах произнести ни слова. Лишь Глафира Днепропетровна тихо всхлипнула, прикрыв рот ладонью. В столовой повисла тяжелая, давящая тишина.

Чудовищный грохот расколол безмолвие на тысячу осколков. Ощущение было такое, что в комнате взорвался пороховой заряд, но через секунду грохот повторился снова, еще громче и яростнее: Парослав Котельников со всей дури бил кулаком по столу.

– Какая сволочь Поликарпа убила?! – Сыщик рявкнул так, что чашечки на столе жалобно зазвенели. – Единственный за пять лет отпуск! Единственный, понимаете? Какая сволочь посмела его испортить?!

Сыщик вскочил, уронив тяжелое дубовое кресло и, не замечая этого, обвел собравшихся за столом бешеными, разом налившимися кровью глазами.

– Парослав Симеонович, – попытался я как мог успокоить шефа, – мы сейчас все решим, только успокойтесь. Я привезу местного пристава, и он тут все расследует…

– Какого, к чертям сибирским, пристава?! – взревел Парослав Симеонович, не слушая моих доводов. – Ты вчерашний снегопад видел? Пути замело, их и в три дня теперь не расчистят! Да тут к нам волки скорее придут, чем твой пристав! Виктор, ну что ты на меня смотришь так? Ты понимаешь, что мне теперь здесь работать придется?! Преступника ловить вместо рыбы! В мой единственный отпуск! – Огромные ручищи начальника столичного сыска сжались в кулаки. – Ну нет… Ну, я этого так не спущу! Да я этого убийцу в арестантские роты пожизненно, да я его по Владимирской дороге пешком до Енисейской каторги, да я его в кандалы, да он у меня стены острожные грызть будет, да я его, как декабристы Николая, повешу! Да я его…

Что еще хотел сделать с убийцей Парослав Симеонович, осталось в тайне, так как я быстро подал начальнику столичного сыска графин воды, и тот жадными глотками осушил его до половины.

Вода немного остудила пыл шефа. Тяжело отдышавшись и вытерев выступивший на лбу пот, Парослав Симеонович с мрачным видом оглядел застывших в ужасе людей за столом.

– В общем, так, – произнес начальник столичного сыска не терпящим возражений тоном. – Сейчас я возьму удочку и пойду на пруд ловить щучку.

– А может, осмотрим место преступления? – тихо шепнул я, но Парослав посмотрел на меня такими бешеными глазами, что я тут же осекся.

– Еще раз повторяю, – с расстановкой ответил шеф. – Я сейчас возьму удочку. Затем я пойду ловить щучку. Займет это часика три. А убийцу я очень прошу за это время взять бумагу, написать чистосердечное признание и уйти в дровяной сарай, который я назначаю местом его предварительного заключения. Всем все понятно? Давайте, и не затягивайте. Если через три часа виновного в сарае не будет, то я всеми живущими за рекой Обь богами вам клянусь, что я этого душегуба так погублю, что мало ему не покажется.

Еще раз окинув свирепым взглядом застывших в оцепенении домочадцев, начальник столичного сыска ушел прочь из столовой, направляясь за своими снастями.

Я поспешил следом, надеясь уговорить начальника сыскного отделения вернуться к расследованию.

– Парослав Симеонович, вы же позавчера сами мне говорили, что осмотр места преступления должен проводиться незамедлительно, по горячим следам!

Закатив глаза, сыщик, прямо в медвежьей шубе, с удочками и сачком, недовольно вернулся и поднялся со мной на второй этаж. Мы зашли в кабинет покойного.

Поликарп Монокарпович Асетровский лежал возле массивного дубового стола, прямо на начищенном блестящем паркете, отражающем тусклый свет из окна. Лицо хозяина дома было страшным. Перекошенное, багровое, с обожженной кожей и покрытыми волдырями губами. Окровавленные руки были широко раскинуты в стороны. На щеках и челюсти мертвеца явно читались синяки.

Я опустился на колено рядом с телом и, достав из кармана свой ацетиленовый фонарик, посветил ярким лучом в распахнутый рот покойного. Картина, представшая моему взору, была ужасающей. Язык, нёбо, горло – все было покрыто страшными ожогами.

Парослав Котельников тоже подошел к покойному. Минуту он молча простоял над телом, потом наклонился, что-то высматривая, выпрямился, окинул кабинет почти безразличным взглядом, не задерживая его ни на одном предмете, после чего, не сказав ни слова, вышел из комнаты прочь.

Я догнал шефа в коридоре.

– Парослав Симеонович, ну что? – взволнованно спросил я.

– Что? Ну как тебе сказать, лично мои догадки подтвердились: убили его, – пожал плечами начальник столичного сыска и, потеряв к месту