Человек с клеймом - Джоан Роулинг

Несколькими годами ранее Страйк и Робин расследовали старое дело, которое привело их в сферу деятельности двух жестоких преступников, братьев Риччи. Они каждое воскресенье навещали своего отца, Никколо (гангстера, известного как "Мутный" в период его сутенерства и производства порнографии), в его доме престарелых. Теперь Страйк живо представлял себе, как эта компания появляется: дети и жены в нарядных одеждах, двое мужчин в деловых костюмах. Старший брат, Лука, имел более грозную репутацию, но Марко, младший из них двоих, и тот, кто только что въехал на фургоне на Свалку Брайана Джаджа, имел свой внушительный послужной список – нападения с кислотой и ножевые ранения.

Сильный инстинкт подсказывал Страйку оставаться на месте, а не следовать за Плагом, и потому он просто смотрел, как тот скрывается из виду, не преследуя его. Оставшись один на безлюдной улице, Страйк задался вопросом, что он задумал, но ответа не нашел, кроме того, что его подсознание, раскрыв личность человека в фургоне, словно пыталось сказать ему что-то еще.

Он снова занял место в первой тени, где раньше прятался, – на противоположной от свалки стороне улицы. Прошло десять минут, пока Страйк неотрывно смотрел на вывеску с названием этого места. И тогда, словно груда металлолома, сместившаяся под собственным весом, что-то в глубине его сознания тоже сдвинулось – и он вдруг увидел то, что все это время скрывалось, и понял, зачем остался.

Рифмованный сленг кокни.

Брайан Джадж.

Джадж.

Барнаби Радж.

Пока он искал в кармане мобильный, "Рено" плавно остановился перед воротами. Марко Риччи выскользнул со двора, сел в машину, и она уехала. Изнутри свалки донесся грохот. Странное время, чтобы начать шумную работу – спрессовывать машину или запускать печь. Но при определенных обстоятельствах такие дела могут требовать срочности.

Штырь ответил на звонок Страйка через тридцать секунд.

– Как дела, Бунзен?

– Хотел спросить кое-что. Есть ли у тебя лично какой-то интерес в "Барнаби"?

Когда Штырь снова заговорил, его голос звучал уклончиво.

– А зачем спрашиваешь?

– Отвечай.

– Лично я никогда не пользовался, – сказал Штырь. – Нет.

– То есть полиция не сможет связать тебя ни с чем в Харингее? В частности, с Карнивал-стрит?

Страйк ждал, что Штырь станет отрицать, что "Барнаби" находится на Карнивал-стрит, но вместо этого он зловещим тоном спросил:

– Че творится, Бунзен?

– Я даю тебе наводку, в ответ на ту, что ты мне дал пару месяцев назад.

– Кто сдал? – в ярости спросил Штырь.

– Кого-то преследовали, и было замечено подозрительное поведение, – сказал Страйк.

– Черт, – сказал Штырь. И добавил: – Ты же сейчас не со свиньей, да?

– Ты думаешь, я бы позвонил тебе, если бы со мной был коп? – спросил Страйк.

– Откуда мне знать? Достаточно знаю этих ублюдков, да?

– Они тоже о тебе хорошо отзываются, – сказал Страйк. – Ладно. Хотел просто предупредить заранее.

– Ладно, спасибо, – ворчливо сказал Штырь и повесил трубку.

Глава 91

…прости меня! Я унижаюсь…

Знаю, что я совершенно безумен и чудовищен.

Во всем, что я сделал в тот момент; но как Бог

Дарует мне это осознание – сердце, чтобы чувствовать, и язык,

Чтобы свидетельствовать – будь и ты милостив!

Не суди человека по единственному поступку

Его – ну, они говорят, и я могу поверить –

Дьявол в нем…

Роберт Браунинг

Трактирный альбом, IV

В тот самый момент, когда Робин снова услышала, как ключ Мерфи поворачивается в замке входной двери, Страйк позвонил ей на мобильный. Она сбросила звонок и, чувствуя тошноту, ждала, когда Мерфи появится в гостиной. Он появился через несколько секунд с телефоном в одной руке и карри в другой.

– Принес тебе курицу Мадрас, – сказал он, улыбаясь и поднимая пакет.

Затем его взгляд упал на открытую бутылку из-под воды, которую Робин поставила на журнальный столик перед собой.

– Что это там делает?

– Оно пролилось, – сказала Робин. – В твоей спортивной сумке.

– Зачем ты рылась в моей…?

– Разлилось на пол, – сказала Робин. – Я вытирала, и тогда поняла, что это.

Она смотрела на него, ожидая, и чувствовала странную дрожь, словно человек на ранней стадии гриппа.

Он открыл рот, потом снова закрыл. Он посмотрел на бутылку с остатками водки, потом на Робин и сказал:

– Я…

Робин представляла его возможные реакции, ожидая его возвращения. Она гадала, будет ли он пытаться сделать вид, что это единичный случай, даже что кто-то другой налил бутылку без его ведома. Жизнь научила ее, что у отчаявшихся мужчин почти нет предела лжи, на которую они готовы пойти.

Глаза Мерфи наполнились слезами. Он бросил еду, сел в кресло, закрыл лицо руками и разрыдался. Не было никаких сомнений, что его слезы были искренними: он издавал звуки, едва напоминавшие человеческие: сдавленные, хриплые вопли, все его тело дрожало.

Робин никогда раньше не видела его слез, но не стала его утешать. Ей хотелось услышать, что он скажет, сколько еще лжи он готов сказать.

Наконец он начал говорить обрывочными предложениями, не глядя на нее и продолжая плакать.

– Те дети, в которых стреляли… Я облажался… это все из-за меня… Я думал, что очевидец врет… пошел и арестовал не того… это все из-за меня, я сделал это… Я был уверен, что этот ублюдок сделал это… Я был груб с ним… расследование… жалобы…

– Я выпил пива в пабе… всего одно… не смог остановиться… не мог, черт возьми, остановиться… ты ведь уйдешь, да?

Он посмотрел на нее красными глазами, лицо его было мокрым.

– Ты все время говорил о честности, – прошептала Робин, – и все это время ты пил…

– Не всегда – клянусь, не всегда, все время с перерывами… я все пытался… завтра я снова пойду к АА. Выброшу всю выпивку, что у меня есть, можешь посмотреть, как я это сделаю.

– У тебя есть еще что-нибудь в этой квартире? – спросила Робин, прикидывая, что он скажет.

– Да, в… в шкафу, – сказал Мерфи. – Я сделаю это прямо сейчас. Робин, ты буквально лучшее, что со мной случалось, я тебе все компенсирую…

– А как же та ночь? – спросила она. – Ночь,