Человек с клеймом - Джоан Роулинг

– Продолжай то, что рассказывала мне в баре об Остине Х.

– О, да, – сказала Робин. – На сайте "Правда о масонах" он спрашивает, защищают ли масоны друг друга.

– Кажется, я это видел, – сказал Страйк, слегка нахмурившись. – Разве никто не ответил, что думал о мафии?

– Верно, – сказала Робин.

– Fuzz, – в качестве эксперимента произнес Страйк.

– Что?

– Он ведь ничего не говорил про "fuzz"? У меня такое чувство, что я видел имя Остин в связи со словом "fuzz".

– В смысле, полиция?* – спросила Робин в недоумении.

(*Fuzz – жаргонное название сотрудников полиции - прим.пер)

– Понятия не имею… вылетело из головы. Сам потом проверю. Что там Остин писал на "Оскорбленных и обвиненных"?

– Отец его девушки распространял о нем грязные слухи, и он хотел узнать, как это остановить. Большинство опрошенных советовали просто врезать отцу.

– Да, я заметил, что там не очень-то ценят откровенные разговоры.

– Но это ведь могло бы подойти Руперту, – сказала Робин.

– Возможно, – сказал Страйк, хотя его слова прозвучали скептически. – Но если "слухи" означают, что Дино Лонгкастер рассказал людям, что Флитвуд стащил его неф, то это правда. Единственное, с чем, похоже, согласны буквально все, включая самого Флитвуда, – это то, что он действительно стащил неф.

Страйк задумался на минуту, а затем сказал:

– Возможно, в понедельник у меня будет больше информации по Флитвуду. Есть зацепка. Может, и ни к чему не приведет. Скажу, если что-то выйдет.

Быть честным и рассказать, какую именно зацепку он собирался проверить, значило бы упомянуть Шарлотту, а почти каждый раз, когда он делал это в последнее время, Робин сразу сворачивала разговор.

Появился официант и убрал тарелки. Когда он ушел, Страйк сказал:

– Бог весть, сколько они с нас содрут, но давай закажем десерт. Все равно – будь повешен за овцу, будь и за ягненка.

Они оба сразу же вспомнили о серебряной овечке на браслете, который Робин еще ни разу не надевала.

Глава 109

Ветер, волна и ладья – несите Эвти́кла и меня,

Балаустион, прочь – не от печали, но от отчаяния,

Не от воспоминаний, но от настоящего и его муки!

Роберт Браунинг

Апология Аристофана

Страйк встал в пять часов утра в понедельник и затемно отправился в Нортумберленд, решив сам сесть за руль, отчасти потому, что поезд ехал ненамного быстрее, но в основном потому, что до Хеберли-хауса, особняка, в котором Шарлотта провела большую часть своего детства и юности, было трудно добраться без машины.

Ночь выдалась неудачной. Видео казней боевиков ИГИЛ, которые он смотрел, вдруг всплыли во сне, с опозданием и в полном цвете. Он снова наблюдал, как ряд связанных, стоящих на коленях заключенных в оранжевых комбинезонах, напоминающих о Гуантанамо, с лицами, скрытыми мешком, были застрелены в затылок. В мешках появились кровавые дыры, лица вылетели наружу. Он видел, как обезглавливали других, сжигали заживо в клетке, а человека с мешком на голове, прикованного цепью к гире, тащили по балюстраде моста, а затем столкнули в реку, где он бесследно утонул.

Он также пережил во сне свою личную встречу с "Аль-Каидой": желтую грунтовую дорогу и молодого человека, который убегал, волоча за собой ребенка; самодельное взрывное устройство, разорвавшее тело водителя Гэри Топли надвое, оторвавшее половину лица Ричарду Энстису и оторвавшее нижнюю часть правой ноги и ступню Страйку.

Он проснулся, весь в поту, и какое-то время курил вейп. Ему не нужен был психолог, чтобы понять, что именно предстоящая поездка в Хеберли пробудила эти воспоминания. Шарлотта навсегда осталась связаннойс воспоминанями о ранении, положившем конец его военной карьере, потому что она вернулась к нему, осталась и помогла ему восстановиться до того, как, неизбежно, глубокие, непримиримые разногласия между ними снова начали разрастаться.

Уставший и мрачный, он ехал на север, к дому, который с радостью бы больше никогда не видел. У него не сохранилось приятных воспоминаний о Хеберли, который он старался посещать как можно реже во время их с Шарлоттой долгих, часто терзаемых шторамами отношений. Именно там Шарлотта всегда была наиболее напряженной и взрывоопасной: они с матерью проносились мимо друг друга в столовой и коридорах, словно враждебные кошки. Нэд Легард, покойный отчим Шарлотты и отец Саши, был вполне доброжелательным, но часто отсутствовал – чтобы хотя бы внешне сохранять видимость брака, ему требовались регулярные передышки вдали от жены.

Леди Тара Дженсон (в девичестве Тара Клермонт, Тара Кэмпбелл, Тара Лонгкастер и Тара Легард) всегда презирала отношения дочери со Страйком – и особенно не старалась это скрывать. Страйка, даже в юности, ее презрение не трогало. Он редко встречал людей, которые вызывали у него большее отвращение, а воспитание закалило его настолько, что ледяное молчание, прерываемое вспышками ярости, едва ли могло поколебать его выдержку. Однако он был уверен: если сегодня ему удастся как-нибудь проскользнуть через электрические ворота, Тара с ним поговорит. Как и ее покойная дочь, она всегда наслаждалась возможностью продемонстрировать свою грозную силу оскорблений; это ее оживляло и даже опьяняло.

Он заранее позвонил, чтобы убедиться, что леди Дженсон дома, представившись торговым представителем Картье, которому было поручено доставить важное ожерелье. Этот выбор прикрытия был обусловлен двумя обстоятельствами: во-первых, Тара была именно той женщиной, которой раболепные продавцы действительно могли вручать баснословно дорогие украшения лично; во-вторых, ее день рождения приходился на март – хоть Страйк и не помнил точную дату. В данный момент Саша снимался в Америке, что имело двойную пользу: он не мог помешать встрече и вполне мог, по правдоподобной версии, отправить матери столь щедрый подарок ко дню рождения.

Чем дальше на север он ехал, тем острее врезались в память картины прошлого: Шарлотта, босиком, в слезах, бежит по длинной подъездной аллее, прочь – после очередной ссоры; Шарлотта, безумно смеющаяся, когда они вдвоем едут по этой дороге, клянется, что "залепит матери пощечину", если та "начнет"; Шарлотта, пьяно рыдающая в маленьком домике, где когда-то жил егерь, – там они укрылись той особенно бурной ночью, вдвоем, он и она.

Он невольно задумался об иронии происходящего. Когда-то он ехал по этому пути – молодой и влюбленный; теперь ехал по тому же – уже средних лет и снова влюбленный, столь же безнадежно, хоть и по иным причинам, как в девятнадцать. Он вспомнил, как цитировал