Светотени - Сергей Васильевич Гук

Манчини сразу все понял. Уловил неудовольствие президента и, чтобы сгладить напряженность, позволил себе несколько промахов: на их фоне поведение Бакстера не казалось таким вызывающе непонятным. Билли продемонстрировал — в который раз — отменный нюх и дружеское расположение к Бакстеру.

Правда, жертвы он принес столь очевидные, что и президент их заметил. Хотел Билли того или нет, он выиграл в глазах сразу двоих. Президента потому, что тот мгновенно оценил жертвенность Манчини, готовность пострадать ради друга. Бакстера потому, что Хаймен видел, как Билли вытягивает его, хочет сгладить неожиданную ершистость, скрыть явное желание утвердиться.

«Билли не промах», — подумали и президент и Бакстер.

Прощаясь, президент на минуту замолчал, обвел глазами своих самых доверенных помощников и в чуть ироничной манере сильных людей, умеющих признавать поражения, уточнил:

— Надеюсь, что бы ни произошло, мы остаемся друзьями…

Все трое улыбнулись. Все шло как всегда, только Бакстер первым протянул руку для прощания, и президент ничуть не изумился, давая понять, что принял новые правила игры.

Бакстер не то чтобы опасался, но не исключал, что Билли сделает ему выволочку, как-то прокомментирует выпад. Манчини промолчал. Бакстер отметил, что и для Билли он стал другим, не прежним Хайменом («Здорово, Хай! Хлопнем по банке пива, Хай! Может, тебя развеять, Хай? Подставить хорошенькую мордашку?»), а совершенно незнакомым человеком, то есть вроде бы тем же человеком, но… с совершенно иными возможностями.

Бакстер обнял Манчини за плечи и, особенно не думая (он сообразил, что среди прочих преимуществ его нового положения есть и такое — особенно не задумываться), брякнул:

— Все в порядке? Или я того…

— Чего — того? — Билли почтительно снял мясистую руку с плеча, ему показалось, что впервые за долгие годы в их отношениях возникла легкая напряженность, поспешнее, чем следовало, добавил: — Все в порядке. Старик обалдел. Старики никак не возьмут в толк, что рано или поздно придется сдавать позиции. Привыкают. Понятное дело. Тебе не в чем упрекнуть себя. Никаких бестактностей или грубостей, все тонко и… очевидно. Он даже глазом не моргнул, когда ты воткнул ему ладошку.

Бакстеру показалось, что Билли неискренен, лопотал, будто оправдывался. Друзья много смеялись в тот день, и как-то само собой получилось, что лидером в паре стал Бакстер, совершенно естественно и никого не задев.

Вечер решили провести дома у Хаймена. Заказали ужин в ресторане и договорились одеться, как для званого приема. Только черное. Хотелось подурачиться.

Билли приехал ровно в восемь. Открыл Хаймен. Официанты, которых он нанял для ужина, мелькали в коридорах. Друзья уселись с противоположных концов длинного стола. Фалды черных смокингов смешно болтались, скрывая толстые бока Бакстера и тощие Манчини. Черные бабочки блестели шелком.

Бакстер встал, поднял бокал с шампанским, посмотрел на друга и с теплом, которому сам поразился, произнес:

— Билли! Ты даже не представляешь, как много сделал для меня…

В этот момент и зазвонил телефон!

Бакстер так быстро приноровился к новому положению, что даже бровью не повел: пусть разрывается! — и со значением продолжил:

— Что бы ни случилось, мы не разлучимся. Никогда… — На Бакстера иногда нападала страсть к напыщенности, Билли знал об этом и покорно слушал. — Как сказано в Священном писании, да будет благословен тот, кто… — (Бакстер наморщил лоб. Нет, не вспомнить!) — Забыл! — Он рассмеялся, — Вот черт. Неважно. Знай, Билли, я всегда любил и буду любить тебя.

Манчини поднялся. Желтые искры заплясали в бокалах.

Снова зазвонил телефон.

Бакстер, не выпуская бокал, величественно, как человек, только что обращавшийся к Священному писанию, двинулся к аппарату, поднял трубку…

Руки его задрожали. Бокал выскользнул.

Звон разбитого хрусталя разнесся по гостиной.

Манчини бросился к другу. Бакстер сползал на спину, сминая нелепые фалды толстым задом.

Манчини отшвырнул груду осколков, плеснул на платок шампанское, приложил ко лбу Хаймена.

— Что случилось?

Бакстер молчал. Он выглядел как человек, только что испытавший тяжелейший сердечный приступ.

— Что случилось?

Бакстер вырвал из рук Билли платок, отер лоб, скомкал тряпицу, бросил на пол, скривился от истерического смешка и проговорил:

— Только что позвонила… Салли!!!

Лицо Манчини не изменилось. Он стоял неподвижно, столь несвойственная ему поза свидетельствовала о глубоком волнении.

Бакстер уронил голову на руки.

Вошел официант, удивленно посмотрел на клиентов: напились? Вряд ли, не успели еще. Что же тогда? Официант замер с подносом в руках.

Манчини рассеянно посмотрел на худышку с ниточкой черных усов — от бедняги валил запах жареной баранины, — вяло махнул рукой: то ли уходи? то ли поставь на стол? Официант тихо втиснул блюдо меж салатницами и неслышно выскользнул.

Бакстер поднял глаза. Манчини затруднился бы описать, что творится с другом, будь у него в запасе и тысячи слов, но если бы в его распоряжение предоставили всего одно, сказал бы: раздавлен!

Бакстер тяжело поднялся, как больной, начинающий ходить после сложнейшей операции, выверяющий каждый шаг, направился к окну.

Манчини нагнулся, подобрал платок, повертел, не зная, куда деть, сунул в карман.

Раздавлен!

Бакстер распахнул окно, стянул смокинг, уронил на пол. Казалось, у ног Хаймена распластался огромный мертвый ворон.

— Ну вот, — сказал Бакстер. Слезы и жалкая улыбка появились одновременно.

Наконец Манчини пришел в себя.

— Что она сказала?

И тут же, по-видимому, понял, что дело вовсе не в том, что именно сказала Салли, а в том, что она вообще могла говорить хоть что-то. Как известно, в ее положении особенной разговорчивостью не отличаются. Хаймен подумал о том же самом, уголки губ поползли вниз: что она сказала? Ты понимаешь, о чем спрашиваешь? Что сказал тот, кого нет?!

Бакстер рванул рубашку, пуговицы — две или три — застучали по полу.

Раздавлен!

Манчини бросился под ноги Хаймену, тут же поднял две перламутровые кругляшки, протянул Бакстеру, будто именно этим мог помочь ему.

Бакстер благодарно улыбнулся, несколько раз подкинул пуговицы на ладони и выбросил в окно. Внезапно Бакстер пробежал несколько шагов, замер, снова затопал и скрылся в спальне.

Манчини носился вокруг стола, когда появился Бакстер, в джинсах и мятой куртке.

— Поедем!

— Куда? — Манчини с сожалением посмотрел на остывающее блюдо.

Бакстер ничего не ответил, схватил Билли за руку и потащил за собой. Официанты выбежали на порог. Манчини на ходу бросил:

— Приглядите здесь, ребята. За все заплатим. Не беспокойтесь. Пейте и ешьте от пуза.

Бакстер вывел машину из гаража, открыл ворота… Через минуту они неслись по центру города, утопающего в ночи. Манчини и не знал, что Хаймен такой лихой водитель. Обычно тот ездил медленно, с опаской поглядывая по сторонам.

Затормозили у их офиса. Бакстер выбежал, навстречу вышел охранник. Бакстер что-то прошептал тому на ухо, потрепал