Любовные письма серийному убийце - Таша Кориелл
– Это же отлично! Есть шанс на повышение? – спросил папа.
Я глотнула своего дорогого коктейля. Лучше бы бокал был побольше.
– Может, в следующем году! – ответила я своим самым радостным голосом.
Они думают, что все по-прежнему работает так же, как когда им было по тридцать. Они спрашивают меня о повышении зарплаты, о продвижении по службе и сколько дней отпуска мне дают, как будто я могу позволить себе отпуск. Отец без конца спрашивает, закрыла ли я свой студенческий кредит, как будто вообще существует такая возможность. Поскорее бы они поняли, что есть вещи, которые для меня недоступны.
– А что с тем романом, который ты писала? Есть какой-то прогресс? – продолжал давить папа.
– Ну, творческий процесс – это сложно… – начала я и почти испытала облегчение, когда мама меня перебила и спросила, встречаюсь ли я с кем-нибудь. Это была ее любимая линия допроса. – Я бы сказала, если бы с кем-то встречалась, – соврала я.
Я спиной чувствовала письма Уильяма в своей сумке, висящей на стуле. Интересно, что бы сделала мама, узнав, что большую часть времени я посвящаю своему нездоровому увлечению серийным убийцей? И пока мы сидим здесь, в ресторане, часть моих мыслей все равно крутится вокруг того, почему он не отвечает на мои письма.
– Извини, что спрашиваю. Просто раньше ты бывала не слишком-то откровенной, – сказала мама.
Я закатила глаза.
– Я не буду рассказывать вам о каждом человеке, с которым ходила на свидание. Но обещаю, что расскажу, если заведу с кем-нибудь серьезные отношения.
Наша перепалка продолжила раскручиваться, когда мама заявила, что я слишком скрытная, а ей хотелось бы знать больше про мою жизнь: это было нашим камнем преткновения долгие годы. Она не была неправа; я действительно хранила секреты. Меня ужасала идея раскрыться перед ними полностью, так что я скрывала всё – мужчин, с которыми встречаюсь, музыку, которую слушаю, еду, которую ем, свои успехи на работе. Я не смогла бы объяснить матери, которая считала меня умной и красивой, почему я на регулярной основе унижаю свое достоинство.
– Давайте сменим тему, – наконец сказала я, и папа начал рассказывать о планах на пенсию.
Я слишком много съела, а потом еще заказала десерт, потому что не хотела упустить возможность себя побаловать. От мороженого у меня заболел живот, как и всегда, о чем я очень удобно забываю, прежде чем сделать заказ. Вместо того чтобы сгладить мои эмоции, три выпитых коктейля их обострили. Все предстало в преувеличенном свете: прыщ на лбу показался горной вершиной.
– Ты кажешься раздраженной, – сказала мама, когда мы возвращались к машине.
– Ничего такого, – раздраженно ответила я. – Просто устала.
Письма не будет, говорила я себе в машине. Надежда на письмо приведет к еще большему разочарованию, а я и так чувствовала себя совершенно разбитой. «А что, если, – говорил тоненький голосок в моей голове, – письмо будет?» Нет. Больше не будет никаких писем. К тому же какая разница? Он серийный убийца. Он не достоин любви.
Я ввалилась в фойе своего дома, заранее злая из-за пустого почтового ящика. Я пыталась убедить себя, что это игра света и тени, когда увидела торчащий край конверта в окошке. Мне понадобилось несколько попыток, чтобы ввести правильный код от почтового ящика. Мои пальцы осознавали степень моего опьянения четче, чем удавалось мозгу. Когда я наконец отперла замок, то вырвала конверт из ящика, разодрав бумагу.
Извини за задержку с письмом, – обращался ко мне Уильям. – Я несколько дней формулировал то, что должен сказать.
Я простила его тут же, хотя и страдала от его молчания, и рана на лбу, которую я сама же себе нанесла, пульсировала как напоминание.
Ты действительно очень красивая, Ханна. Не знаю, как так получилось, что я сижу в тюремной камере, а мне пишет красивая девушка. Если есть какой-то лучик света во тьме, то это ты. Надеюсь, ты знаешь, что заслуживаешь кого-то лучше меня.
Красивая. Червь моего сознания вцепился в это слово, и я тут же кинулась пересматривать отправленные фотографии. Час назад я высмеяла бы эти фото за уродство, а теперь, внезапно, я на них засияла.
Я не хотела думать, что настолько падка на лесть, потому что считала свою самооценку вполне адекватной. Но, возможно, лесть влияла на мои решения больше, чем я хотела признавать. Когда я впервые встретила Макса на вечеринке у друга Меган, куда она меня и затащила, ни в одном уголке моей души не мелькнуло мысли, что он может вызвать у меня романтический интерес. Во-первых, он не показался мне особо симпатичным и, во‑вторых, был тридцатилетним мужчиной, который до сих пор поет в панк-группе. В конце вечера мы очутились на улице вдвоем и раскурили по пьяной сигарете.
– Ты ошеломительная, знаешь об этом? – спросил он.
Я рассмеялась. Это точно было не обо мне.
– Я серьезно, – настаивал Макс. – Ты красивая, ты умная и смешная.
Я без колебаний дала ему свой номер, хотя и не планировала с ним встречаться. Пару недель он мне писал и приглашал то туда, то сюда, пока я наконец не согласилась пересечься. И как-то между делом в наши беседы вклинился секс.
И какой же пощечиной было обнаружить, что он мне все-таки нравится, а сам, в свою очередь, решительно не хочет ничего большего. Он назвал меня ошеломительной, сказал, что я красивая и он хочет снова увидеться. Эти комплименты были единственной причиной, почему он меня вообще привлек, а с разбитым сердцем осталась я.
Я видела, как схема повторяется, когда читала письмо Уильяма.
Красивая, – писал он.
Ситуация с Уильямом отличалась от ситуации с Максом, потому что он был гораздо хуже, чем тридцатилетний мужик с панк-группой. Уильям был серийным убийцей. И все же мое сердце заныло, когда я прочла эти слова.
Если и были какие-то шансы свернуть с рокового пути, они умерли той ночью.
«Не становись одной из тех женщин», – сказала мне Меган, когда мы разговаривали последний раз. Она как будто смогла учуять это во мне. Как будто
