Любовные письма серийному убийце - Таша Кориелл

Письмо, которое я отправила той ночью, стало точкой невозврата. Конкретным моментом между до и после того, как я перестала притворяться, что все еще презираю Уильяма как убийцу, и осознала, что люблю его как мужчину.

Но тогда я не понимала, что превратиться в одну из «тех женщин» – это не то же самое, что покрасить волосы или сделать маникюр. Это скорее похоже на татуировку, которая навсегда остается на твоей коже у всех на виду.

Как бы мне хотелось сегодня с тобой поужинать, – писала я.

Я думаю о тебе все время и не могу это объяснить, – продолжала я.

Я не оправдываю то, что ты сделал, но все заслуживают второй шанс, – уверяла я, порывшись в холодильнике и обнаружив остатки «Пино Гриджо» на дне бутылки.

Почему ты принимаешь в моей жизни больше участия, чем все остальные? Я была так одинока до встречи с тобой, а мы еще даже не встречались, – строчила я, приканчивая бокал.

Будет странно, если я скажу, что хочу обнять тебя? Ты можешь коснуться женщины, не отнимая ее жизнь? – спросила я, прежде чем перейти черту и заменить свое прощание на:

С любовью,

Ханна

13

Как только зажегся зеленый свет, у нас остались лишь чувства.

Думаешь, я красивая? К твоему сведению, все только и говорят, какой ты симпатичный, – написала я Уильяму, пока была на работе.

Ты неописуемо красива, – ответил он. – Я повесил твою фотографию на стену. Я смотрю на нее по ночам перед сном.

Я думаю о тебе больше, чем должна, – призналась я.

Я говорю с тобой так, будто мы уже встречались, – говорил он.

Я показала письма Кэрол. Не смогла удержаться. Мне хотелось, чтобы кто-то видел, как я нравлюсь Уильяму. Я глупо хихикала, когда показывала их. Фальшивый смех должен был доказать, что ситуация ерундовая, тривиальная, ничего не значащая.

– Ты отправила ему свою фотографию? – спросила она и поморщила лоб: непривлекательное зрелище.

– Но это же были не голые фотографии.

– А это тебя не пугает?

– Что?

– Что он знает, как ты выглядишь.

– Почему это должно меня пугать?

– Потому что он убийца.

– Он в тюрьме, – ответила я, как будто тюрьмы кого-то уберегали от опасности.

– Пожалуйста, будь осторожна, – сказала Кэрол.

Меня смутило, что она так за меня волнуется. Это неприятно омрачило мою радость.

Я все еще читала форум – так же, как знаменитости читают соцсети в поисках своего имени. Каждый раз при виде слов «Уильям Томпсон» мой мозг вставлял: «мужчина, который считает меня красивой», и неважно, какие ужасы описывались потом. Меня все еще волновали Анна Ли, Кимберли, Джилл и Эмма, но примерно так же, как кровавые злодейства далекого прошлого. Да, их смерти имели значение. И да, я с трудом вспоминала их имена, когда Уильям писал мне вещи типа:

Твои слова – это лучшая часть моего дня.

На форуме все еще оставались люди, настаивающие на невиновности Уильяма или хотя бы считающие, что он действовал не один. Меня беспокоило, что среди огромного количества тем, которые мы с Уильямом обсуждали, не было его виновности. Это всегда предполагалось – как исходная предпосылка, настолько очевидная, что к ней даже не стоит возвращаться. Какая-то часть меня хотела, чтобы он оказался невинен и я могла любить его без стыда. Но другая желала, чтобы он так мне доверял, что рассказал бы все о совершенных преступлениях: этот секрет навсегда связал бы нас, отделив от остального мира.

А так я знала ровно столько же, сколько и любой другой пользователь, сидевший на форуме месяцами. Было неприятно чувствовать себя такой обычной.

Я просматривала форум, когда к моему столу подошла начальница и спросила, не может ли она поговорить со мной у себя в кабинете. Я не знала наверняка, как долго она стояла у меня за спиной. Видела ли она фотографии Уильяма? Может, наблюдала, как я хихикаю над комментарием одного из пользователей форума и печатаю ответ?

– Ханна, пожалуйста, присядь, – сказала начальница, когда мы оказались у нее в кабинете. На ней были жемчужные серьги, и мне стало интересно – настоящие ли?

Я не предвидела того, что произойдет, – как белая женщина из среднего класса, я была убеждена самой системой, что всегда буду успешна во всем. Когда начальница сказала: «Мы вынуждены с тобой расстаться», я подумала, что не так расслышала.

– Что? – переспросила я.

– Мне очень жаль, Ханна.

Я не могла поверить в искренность ее сожалений, хотя звучали они именно так. Тот, кому действительно было бы жаль, меня бы не уволил. Тот, кому действительно было бы жаль, дал бы мне шанс, а потом еще один и еще. Он бы принял мою отстраненность, мою неспособность взяться за работу как крик о помощи, а не как симптом моего истинного «я».

Она перечислила причины, почему со мной расстаются: частые опоздания, невыполнение обязанностей, личные дела в рабочее время, болтовня с коллегами, нарушение субординации. До меня с трудом доходило, что она говорит. Мне казалось, меня сейчас стошнит, и я жалела о пончике, съеденном в комнате отдыха на завтрак.

Когда она закончила, я все еще неподвижно сидела на стуле.

– Ханна? Ты в порядке?

Я безвольно кивнула. Я не хотела оставаться в ее кабинете, но уходить тоже не хотела. Я знала, каково это, когда людей увольняют – как все шепчутся у них за спиной. Пару лет назад кого-то уволили за сексуальные домогательства, и все об этом знали. Его уволили даже не за сами домогательства, а за попытку поквитаться с женщиной, которая пожаловалась на него в отдел кадров. Он написал ей письмо с требованиями, чтобы такого больше не повторялось. «Учись принимать комплименты», – посоветовал он. Именно этот имейл, а не постоянные сообщения и звонки и не попытки зажать ее в темном углу с предложениями пойти на свидание, послужил причиной увольнения. Разумеется, я была не так ужасна, как он. Я никого не обидела. Я просто была небрежна, невнимательна.

Я представила, как Кэрол будет шептаться обо мне после моего ухода, как будто она уже это не делала.

«Ханна помешалась на этом серийном убийце, – будет рассказывать она, понизив голос. – Она послала ему свои фотографии». Как будто это самый страшный грех.

Эти комментарии, пусть и существующие только в моем воображении, глубоко ранили. Мне хотелось раствориться