Аромат - Поль Ришардо

– А, Элиас! У тебя сегодня выходной?

– Меня выставили вон.

Ален поднял голову. У него был вид одного из тех старых чудаков, которых в городах обходят стороной.

– Ладно, тогда у тебя есть время мне помочь. Вон там ручки. – Ален указал на доверху набитые картонные коробки. – Я забрал их из приемной. Жаль, но почтовые открытки я уже сжег.

– Почему жаль?

– Учитывая, как ты их не любил, тебе было бы приятно сделать это самому.

– Но зачем мне это делать?

– Мой филиал был единственным, что имело значение. Все прочее просто заполняло место.

В подтверждение своих слов он бросил в огонь горсть бобов из королевского пирога. (Элиас спросил себя, не обнаружатся ли они потом среди пепла, поскольку температуру кухонной печи бобы выдерживали.) Молодой человек схватил коробку с магнитиками для холодильника и швырнул ее в пламя. Оно затрещало от радости и выплюнуло черное облако. Ален грустно улыбнулся:

– Похоже, у меня есть для тебя последнее наставление. Никогда не считай, будто что-то принадлежит тебе раз и навсегда. Все дается и все отнимается, конца этому нет, и единственный способ помешать неизбежному – борьба.

Он положил руку на плечо подопечного. Элиас ее стряхнул:

– Очень мило с твоей стороны давать мне великие уроки жизни, но лучше бы для начала ты и сам им последовал. Почему ты не борешься, чтобы сохранить свою лабораторию?

– Я не могу. Таково решение большинства. Конечно, это лишь видимость демократии, и все же, все же… Ольфакторы – обыкновенные эгоисты. Вот тебе еще один мой урок.

Оба мужчины любовались гипнотической пляской языков пламени; наконец тот, что помоложе, нарушил молчание:

– Что ты теперь будешь делать?

– Закончу свои дни в Фонтенбло.

Элиас воспользовался очередным моментом сосредоточенности ментора на огне, чтобы проверить свой мобильник. А вдруг треск костра заглушил звонок. Ален грустно глянул на него краешком глаза. Он-то знал, что без чрезвычайной причины «Фрагранция» никогда больше с мальчиком не свяжется.

– Держи. – Ален протянул Элиасу ключи от филиала. – Ты же должен до конца недели забрать свой запас ЛСМ из туалета. Глупо получится, если на него наткнется кто-то из грузчиков.

38

Поскольку Клодина и слышать не хотела об отказе, Элиас заночевал у Фиссонов. К счастью, зубная щетка, которую он увез из центра в Фонтенбло, так и болталась в рюкзаке. Ночь оказалась столь же краткой, сколь и муторной. Ему снилось пламя, лижущее каждый уголок дома. Пол, стены, потолок, балконы и балки – все было пожрано огнем. Элиас даже несколько раз вставал и выглядывал в окно, выходящее в сад, желая удостовериться, что хозяин дома не празднует в энный раз День святого Жан-Батиста[60]. Отчасти именно из-за этих несвоевременных пробуждений он так поздно продрал глаза назавтра. Как и каждое утро после возвращения, он прежде всего проверил, не пропустил ли звонок из «Фрагранции». И как и каждое утро после возвращения, день начался с разочарования.

Дурной вкус Алена не позволил ему в очистительном порыве тронуть гостевую комнату. Десятки керамических кукол, подстерегающих каждое движение Элиаса, леденили ему кровь. Из всех коллекций, достойных исчезнуть с лица земли, эта держала пальму первенства. Под взглядами невыразительных стеклянных бусинок он оделся и собрал свои вещи; спускаясь по лестнице, услышал обрывки разговора у входа в дом. Если голос Алена он узнал без труда, то второй был совершенно незнакомым. При его появлении мужчины замолчали, а потом Ален представил ученика:

– Инспектор, это Элиас, мой ассистент. Возможно, вы с ним уже встречались несколько недель назад.

Человек с несвежим от бессонных ночей лицом и в не менее несвежем плаще обратил на молодого человека усталый взор.

– Не думаю, – выдохнул он.

Элиас узнал пробившийся сквозь вонь пепельницы парфюм Аббада. Нечто папоротниковое двухтысячных годов. Следователю этот парфюм не подходил, но, похоже, ему было плевать. А ведь унюхать, что собственная кожа отталкивает парфюм, нетрудно даже неофиту.

Ален пригласил обоих пройти в гостиную и предложил кофе. Чашка Аббада не успела еще остыть, а он уже описал весь ход расследования и свои трудности. Ольфактор внимательно слушал, скрестив руки на груди. Рассказав об отрицательном результате операции в Этампе, Али умолк. До Алена наконец дошел смысл этого визита. Когда-то, в самом начале деятельности «Фрагранции», ему уже приходилось сотрудничать с полицией Мелёна. Один из тогдашних мелких подпольных заправил быстро раскололся. Слух о давних подвигах Алена, вероятно, добрался до ушей Аббада.

– Помогите мне. Вы наверняка можете что-то сделать.

– Нет.

Ален не оставил никакой лазейки для дальнейших переговоров. Он не намерен ничего делать и уж точно не намерен делать того, что ждет от него Аббад. Напротив, он посоветовал инспектору перестать упрямиться. Если сеанс под ЛСМ не смог установить виновность Симона, значит тот ни при чем. Сейчас «Фрагранция» использует научные методы nec plus ultra[61]. Ничего общего с архаичными и жестокими процедурами, с которых она начинала и результаты которых не имели никакой юридической ценности: допрашиваемые в конце концов всегда сознавались – и виновные, и невиновные.

Смущенный той резкостью, с какой наставник выпроваживал следователя, Элиас попробовал вмешаться:

– Даже если Нора утверждает, что невольное потребление наркотика замутило восприятие Одри, можно попробовать дать ей понюхать запах геля Симона и…

– Довольно.

Ален вскочил с кресла, Элиас вжался в свое.

– Очень жаль, что вы напрасно дали себе труд приехать, месье. Мне еще нужно закончить уборку. Я вас провожу.

– А вы в курсе, что самим сжигать отходы запрещено? – предпринял жалкую попытку Аббад.

– Вы не из таких копов.

Аббад покинул дом, не поблагодарив хозяина. Ален дождался, пока хлопнет дверца его машины, а затем подозвал Элиаса и сделал ему строгое внушение. Обонятельные воспоминания жертвы о перенесенной травме не должны ни при каких обстоятельствах, даже как крайнее средство, рассматриваться в качестве возможности получения улик.

– Вспомни о том ощущении счастья и радости, которое пациент испытывает при положительных воспоминаниях под ЛСМ, и накрепко вбей себе в голову, что запах, связанный с негативным опытом, действует в десять раз сильнее. Я насмотрелся на людей, у которых возникали расстройства, связанные с посттравматическим стрессом, и которые так никогда и не смогли оправиться. Кое-кто даже совершал непоправимое. Человеческое существо намного чувствительнее к страданию, чем к счастью. Это заложено в его природе. Поэтому ни у кого нет права подвергать чему-то подобному эту молодую женщину. Ни у нас, ни уж тем более у него. – Он ткнул подбородком в том