Любовные письма серийному убийце - Таша Кориелл
– Я никогда ничего не просила у вашей семьи.
– А тебе и не приходилось, ведь так? Уильям давал тебе все, что душе угодно, потому что хотел стать лучшим человеком, встречаясь с такой девушкой, как ты. Он даже не представлял, насколько ты на самом деле отвратительна.
– Я не отвратительна.
У меня даже не получается произнести это искренне.
Бентли поднимается со стула. Он подходит ко мне поближе и наклоняется. Все мои мышцы готовятся к принятию смерти.
– Помнишь, как мы поцеловались, Ханна? – говорит он мне на ухо.
– Ты поцеловал меня, – поправляю я. Меня беспокоит мой запах: изо рта все еще тянет перегаром, а штаны для йоги не просохли от мочи.
– Только потому, что ты этого хотела.
– Я люблю Уильяма.
– До сегодняшнего дня ты считала его убийцей.
– Нет, я считала, что он может быть убийцей. Есть разница.
– То есть этого недостаточно, чтобы не заводить отношений? – Бентли выпрямляется и складывает руки на груди. Он выглядит как человек, уверенный в своей правоте.
– А что насчет Вирджинии? Она знает, что ты сделал?
– Я не хочу говорить о Вирджинии.
Это не кажется честным условием дискуссии, но я не в том положении, чтобы спорить.
– Ладно, – говорю я. – Может, я и считала Уильяма виновным, может, мне и понравился твой поцелуй, и, может, я пользовалась деньгами твоей семьи. Ты это хотел услышать?
Бентли улыбается.
– Я знал, что тебе понравилось, когда я тебя поцеловал. Мне тоже понравилось.
Даже сейчас мне приятно, что такой мужчина, как Бентли, мог получить удовольствие от поцелуя со мной. Несмотря на все феминистические лозунги, я никогда не могла полностью избавиться от желания нравиться мужчинам. Я даже не уверена, что умею полностью наслаждаться собой. В те моменты, когда я люблю себя больше всего, я вижу себя чужими глазами.
Когда Бентли наклоняется для поцелуя, я принимаю его.
– Тебе понравилось?
Да, мне понравилось, и я ненавижу себя за это, но я уже много месяцев играю в эту игру. Нет большой разницы между поцелуем с мужчиной, которого ты считала серийным убийцей, и мужчиной, который действительно им является. Меня поражает мысль, что это, возможно, мой последний поцелуй в жизни. Что Бентли, возможно, последний мужчина, который прикоснется к моему телу, пока я еще жива и могу это чувствовать. Я столь о многом жалею, что бесполезно и перечислять.
Я снова целую Бентли в ответ. Я осознаю, что ждала этого – какого-то разрешения того вечера в баре. Только я не понимала, что, скорее всего, он разрешится моей смертью.
«Что бы ты сделала, если бы тебе оставалось жить двадцать четыре часа?» – как-то спросила я Меган.
«Съела бы столько мороженого, сколько смогу», – ответила она, и мы рассмеялись.
У меня нет мороженого. У меня есть лишь мужчина напротив.
– Я трахну тебя, если оставишь меня в живых, – шепчу я Бентли на ухо, и он смеется.
– Ох, Ханна. Ты мне правда нравишься.
Мы смотрим друг на друга, пока он развязывает на мне веревки. Я честно предпринимаю попытки к побегу, но это выглядит совершенно театрально, когда он хватает и удерживает меня на месте, чтобы я не дергалась.
– Не делай так, – говорит он.
Мы снова целуемся. На одну секунду мы оба оказываемся свободны и опускаемся на землю. Пол холодный, но мне плевать. Любое ощущение ценно, ведь я понимаю, что мне их осталось совсем немного. Бентли завязывает веревки так, что мои руки оказываются у меня над головой. Я понимаю, что он проделывал это много раз. Когда я пытаюсь представить, как выгляжу, когда вот так лежу перед ним на полу, вместо своего лица я вижу лицо Анны Ли.
Он медленно стягивает с меня спортивные штаны. Я на секунду смущаюсь, что на мне надето что-то настолько несексуальное, но потом отбрасываю остатки смущения. В моей жизни больше не осталось для него места.
Я уже не пытаюсь делать вид, что не хочу трахнуться с Бентли или что это происходит помимо моей воли. Мы займемся сексом, а потом он убьет меня, и меня запомнят, как и всех тех женщин до меня. Есть что-то настолько логичное в этой неизбежности, что я почти ощущаю спокойствие.
Он касается моего клитора, и меня поражает, что его волнует мое удовольствие, хотя он угрожает убить меня. Я постанываю, даже не пытаясь провести границу между удовольствием и болью.
Люди почему-то считают, что у жестоких мужчин маленькие пенисы, но в случае Бентли это не так. Он стягивает штаны, и я так ахаю, увидев его, что Бентли смеется. Бентли входит в меня, и я думаю: «О да, вот что на самом деле чувствуешь, когда внутри тебя серийный убийца». Это пугающе и волнующе, и я готова полностью отдаться этому моменту: настолько всепоглощающего опыта у меня не было уже очень давно.
– Ты уверен, что хочешь убить меня? – шепчу я Бентли, когда он кончает.
– Я должен, – отвечает он, подстраиваясь под мой тон.
Он целует меня в лоб. Этот жест – скорее отцовский, нежели сексуальный – напоминает мне об Уильяме. Потом он медленно выходит.
Небо за окнами чернильно-черное и беззвездное, как будто мы с Бентли остались последними живыми существами во Вселенной. Это как в игре про необитаемый остров, где человеческий род обречен на вымирание, потому что двое оставшихся людей вынуждены убить друг друга.
Есть что-то умиротворяющее в этом осознании. Как-то я читала в одной статье в интернете, что восстанавливающий эффект отпуска заключается не в самой поездке, а в ожидании отдыха. Сила смерти заключается в ее неизбежности в сочетании с непредсказуемостью. Мы все знаем, что она придет; мы просто не знаем когда, и это делает ее такой пугающей. Но не для меня. Я уже все о ней знаю, потому что нашла ее в теле живого мужчины.
45
Я всегда удивлялась, как людям, приговоренным к смерти – будь этот приговор вынесен терминальной стадией рака или озвучен судьей, – удается держаться перед лицом надвигающегося небытия. Когда наступает моя очередь, чувство спокойствия, какого я никогда не могла достичь с помощью медитации, разливается по всему моему телу. У меня расслабляются челюсти, шея. Каждая
