Про других и про себя - Аркадий Миронович Минчковский

Светлых, заполненных вечерними студентами классов было десятки, вдоль всех поднимавшихся ввысь этажей. Молодая Румыния учится. Так думалось мне.

Как тут было не вспомнить знойное лето четвёртого года войны, тучные виноградники, пыль разбитых дорог и худенького смуглого мальчугана в старой соломенной шляпе — маленького батрака, за которого матери нечем было платить, чтобы он учился.

Где-то теперь наш тогдашний Гекльберри Финн, ставший гвардии Ионом? Сделался он водителем, о чём мечтал, или, может, и выучился на техника? Мальчишкой ведь казался любознательным и способным. Должен был выйти из него человек.

Находясь на улицах, всматривался я в лица водителей проезжавших машин. Приглядывался и к мужчинам среднего возраста в людных универмагах. Кто знает, может, и приехал зачем-нибудь из своего края в столицу Ион Петреску? А вдруг узнаем один другого? Бывают же удивительные встречи не только в книгах.

Но нет, увидеться в Бухаресте не довелось. Напрасна была бы и попытка навести справку. Искать в Румынии Иона Петреску — то же, что разыскивать в России Ивана Петрова, о котором только и знаешь, сколько ему лет. Название села, куда возвращался домой наш юный солдат, я запамятовал.

Так и смирился с мыслью, что вряд ли ещё когда-нибудь встречусь с запомнившимся мне на всю жизнь Ионом. Успокоился на том, что жизнь его в теперешней Румынии должна была сложиться ладно.

А всё же случается удивительное!

Представьте: не так давно получил я письмо с сельским почтовым штемпелем с Украины. От кого бы, думаю?.. Смотрю обратный адрес: Грищенко. Ба! От нашего, значит, бывшего старшины.

Оказывается, узнал он меня в передаче по телевидению. Увидел и — помните, какой это был напористый младший командир? — дознался моего адреса. Вот и прислал заказное письмо.

Сообщал он, что вот уже с десяток лет избран в родных местах председателем колхоза. Хозяйство это немалое и получило в Москве на выставке медаль. Писал, что рад будет тому, если я — это действительно тот его командир, и что если это так, то, может, помню мальчика-батрака, что прибился к нам возле румынского города Яссы. Так вот, тот Ион жив и стал учителем истории. Учит детей в городке местности, где вырос. Оказалось, Грищенко уже успел побывать у Иона Петреску в гостях. Писал, что прежнего Ваню не узнать, такой он теперь рослый и видный. С ним и старушка мать. Сам Ион уже отец троих детей, из которых старший, как две капли воды, гвардии Ион, каким мы его знали.

Ещё Грищенко сообщал, что ждёт Иона Петреску к себе в гости. Тот обещал приехать, как только позволят школьные и домашние дела. Бывший старшина намеревался свозить своего друга в Москву и Ленинград, в котором и сам никогда не бывал. Тут он спрашивал, сумеют ли тогда они меня повидать и не против ли того я буду.

Как я мог быть против? Кто же не захочет увидеться со старыми добрыми друзьями, да ещё боевых лет?!

Не задерживая ответа, написал я Грищенко, что рад буду их с Ионом видеть. Кончил письмо и задумался над тем, что не понапрасну, значит, проливали кровь и гибли на чужой земле наши фронтовые товарищи. Защитили они землю Советской Родины и избавили от фашистов соседние государства. Вспомнилось, как любил историю своей страны маленький Ион, и вот ведь, стал её учителем. Разве мог им сделаться тот оборвыш — Гекльберри Финн, который батрачил у барина, не вступи Красная Армия на румынскую землю.

Отправил я ответное письмо и размечтался. Вот приедут мои давние друзья в Ленинград. Соберёмся мы втроём. Вспомним разное. Наверное, рассмеёмся тому, как плакал Ион, ни за что не желая возвращаться домой. Прошли годы, вырос он, стал мужчиной и понял, что родина так же необходима человеку, как и он ей.

Жду. Может, и приедут.

МОЙ ДРУГ — КЛОУН

То, о чём здесь пойдёт речь, я услышал за границей.

В столице чужой страны мне посчастливилось встретить друга-артиста, с которым дома мы живём на одной улице, а видимся до обидного редко. Знакомый мой постоянно в отъезде и бывает в нашем городе порой и не каждый год.

Вынырнув из подземелья метро, я был остановлен плакатом с изображением своего друга. Выглядывая из-за занавеса — в цирке его называют форгангом, — лимонноволосый клоун с синими зрачками-точками и красным шариком носа добродушной улыбкой зазывал прохожих на представления прибывшего сюда Московского цирка.

Тот, кому приходилось надолго уезжать из родных мест, знает, что за праздник повстречать на чужбине соседа или попросту земляка. Что уж говорить о свидании со славным товарищем!

Я решил навестить друга в тот же вечер.

Но по мере того как вечером я приближался к самому большому в той столице спортивному залу, всё больше охватывали сомнения. Попаду ли?! Я слышал: за билетами на представления москвичей выстаивали ночи.

Над крышей здания, похожего на освещённый изнутри гигантский аквариум, в осеннем небе летел огненный всадник. «Цирк—Москва—Цирк» — горела надпись. Внушительное сооружение из стекла и бетона временами будто вздрагивало от взрывов слышных издали аплодисментов.

Мне повезло. Вблизи служебного входа по плитам площадки прогуливал свою поджарую лошадь джигит в красной черкеске. Он нисколько не удивился незнакомому русскому и на мой вопрос, как мне повидать друга-клоуна, ответил с лёгким восточным акцентом:

— Сейчас. Пойдёмте за мной.

Ведя коня под уздцы, джигит приоткрыл широкие двери-ворота и пропустил меня вперёд.

— Он на манеже, немного погодите.

Но он мог мне и не объяснять. По тому, как смехом гремел огромный зал, я обо всём догадывался.

Проём в стене, ведущий к зрителям, закрывала занавеска. Я заглянул за неё и увидел полукружие горой уходящих во тьму заполненных рядов и ярко освещённый диск манежа, на котором уморительно приплясывал желтоволосый клоун.

Я откинул занавеску, шагнул в пространство импровизированной ложи и опустился на стул позади гладко причёсанного человека в ослепительно белом воротничке. Скрестив руки, он следил за представлением.

Ещё полминуты — и, позабыв о своём полулегальном положении, я громко смеялся. Да и как было иначе! С десяток раз я видел эту сценку и всегда хохотал до слёз. Ничего тут, казалось, не было особенного, а вот поди же как смешно! Дурашливо припрыгивая, клоун наигрывал весёлый мотивчик.