Джастин Кейс - Мег Розофф

Джастин глубоко вздохнул:

— Не понимаю. Если бы я так пробежал, я бы дал объявление на разворот в «Таймс».

Питер Принс улыбнулся:

— Да брось ты. К тому же у тебя лучше с координацией. И выглядишь ты как надо. Будь это ты, никто бы не удивился.

Они снова побежали — Питер, Джастин и Боб, — теперь помедленнее. Джастин помрачнел. Какой смысл так стараться, выматывать себя до смерти, когда рядом с ним талант абсолютно несопоставимого масштаба?

— Тебе никогда не хотелось пробежать изо всех сил и выиграть, просто чтобы узнать, каково это? — спросил он у Питера, пока они пыхтели в серых рассветных сумерках, и боль в мышцах напоминала ему о поражении.

Питер на минуту задумался.

— Не особо. Наверное, я бы уже давно выиграл, если бы хотел. Не люблю обращать на себя внимание.

— Какая разница, ну обратят на тебя внимание? Ты же бежишь ради того, чтобы бежать. Разве ты не хочешь показать самому себе, на что способен? Пробежать не ради медалей и аплодисментов, а ради себя?

Питер ответил не сразу. А потом нехотя сказал, смутившись:

— Я знаю, на что способен.

— Но какой смысл в таланте, если не пользоваться им? — Джастин сам слышал в своем голосе глупую досаду, но не смог сдержаться.

— Я им пользуюсь.

— Ты понимаешь, о чем я. Зачем ты вообще в школьной команде?

— Мне нравятся дисциплина, режим. — Питер помолчал. — Я бегаю, чтобы ощутить чувство легкости. На тренировках я не чувствую себя неуклюжим пингвином. Да и соображаю лучше. — Он усмехнулся. — Улучшает кровообращение в мозгу.

Дальше бежали молча. Пересекли дорогу, которая в будни была бы забита машинами. Сейчас тут было пусто, если не считать почтовый грузовик, таксиста в стареньком «форде» и служащую круглосуточной прачечной, курившую у входа. Она помахала рукой, когда они пробегали мимо.

— А тебе это зачем?

Джастин вздохнул:

— Идея была не моя, меня вроде как втянули. Но мне понравилось. Я это делаю… — Он задумался на секунду. — Чтобы убежать, пожалуй. И чтобы спастись.

Они молча пересекали широкий перекресток. Остановились на красный свет, и Питер покосился на Джастина:

— От судьбы?

Джастин кивнул и помрачнел:

— Мне плевать, пусть все считают меня сумасшедшим. Но я слишком часто висел на волоске.

Питер промолчал. Их ступни одновременно ударили об асфальт, и они побежали дальше.

Джастин смотрел вперед и продолжал тихим упавшим голосом:

— Вот только теперь я превратился в другого человека, который пожирает меня заживо. И большую часть времени я даже не знаю, кого из нас судьба хочет прикончить.

Питер молчал десять шагов. Двадцать.

— Откуда ты знаешь, что она хочет твоей смерти?

Джастин покачал головой:

— Откуда мы вообще что-либо знаем? Просто знаем, и все.

— Лженаука всегда основана на убедительной логической цепочке. А точнее, на ложной логике. Разоблачить ее сложнее, чем даже полностью ненаучный подход. Чтобы ее опровергнуть, надо вскрыть всю цепочку обоснований и попытаться понять, где кроется логическая ошибка. Одно крошечное отклонение — и у тебя уже Солнце крутится вокруг Земли. Или гриппом заражаются от ночного воздуха.

— Ну и?

— Ну и попробуй обдумать свои построения. Проверь логику. Ты бежишь, потому что за тобой гонятся? Что-то гонится за тобой, чтобы причинить вред? Вспомни собак. Что, если судьба гонится за тобой только потому, что ты убегаешь?

— Так ты мне веришь? Веришь, что она существует?

— Не то чтобы, но в нашем споре это не важно. Это как с Бобом. Даже если все проблемы у тебя в голове, это не меняет механизма их воздействия.

— По-твоему, мне надо перестать убегать?

Питер задумался:

— Не знаю. По-моему, тебе надо перестать бояться. Если за тобой действительно гоняется какая-то высшая сила, едва ли ты ее перехитришь, притворившись кем-то другим. Если и перехитришь, то ненадолго. Почему бы не прислушаться к интуиции? Как по ощущениям? Работает твой план?

— Нет.

Питер больше ничего не сказал, и всю оставшуюся пробежку слышались только их дыхание и удары кроссовок об асфальт.

40

Джастин снова стал ходить в школу.

О том, где он пропадал, ходили разные слухи, и, хотя они были весьма туманны — или именно поэтому, — он стал всем интересен. Пара одноклассников клялись, что видели его на фотографиях лутонской авиакатастрофы, но качество газетных снимков было таким низким, что наверняка ничего нельзя было сказать. Некоторые учителя поглядывали на него с опаской, и он гадал, какое оправдание его прогулам выдумали родители. Если душевное расстройство, то это хотя бы недалеко от правды.

На уроках он перестал притворяться, что слушает. Он приходил вместе со всеми, изображал на лице что-то отдаленно напоминающее внимание и, пока учителя нудели про Англо-бурскую войну или силу гравитации, думал об Агнес.

Иногда его задирали:

— Эй, конь в пальто.

— Психейс.

Но большинству его ровесников было не до него.

Пока он был в школе, Питер и Боб повсюду ходили за ним, и он радовался их компании. Питера никогда не задирали, у него было что-то вроде дипломатической неприкосновенности, основанной на его уме и добром нраве, и Джастин надеялся, что ему тоже немного перепадет.

Питер первый заметил, что нападали на Джастина в основном одни мальчишки. А девочки, как ни странно, присмирели.

И даже больше: они на него пялились.

Пялились на темные синяки у него под глазами. На его одежду и на ту небрежную манеру, с которой он ее носил, на его затравленное выражение лица. Их манил его трагический ореол, его посттравматическая сексуальность.

У него появились фанатки. Девочки вертелись вокруг него с того момента, как он утром входил в школу, и до тех пор, пока он не уходил домой.

Джастин то и дело замечал их где-нибудь поблизости. Он относился к ним с подозрением и ждал подвоха. Но они всего лишь скользили по нему взглядами, а потом, на секунду засмотревшись, резко опускали глаза. Их притягивало и пугало то, насколько он не похож ни на кого из их знакомых.

Для него они прихорашивались, покачивали бедрами, целили в него своими новоприобретенными бюстами. Они таращились на него пустыми тусклыми глазами.

Их внимание пугало Джастина не меньше, чем привлекало.

— Привет, — сказала ему длинноногая, уставшая от жизни пятнадцатилетка.

Совершенно не зная, что ответить, он ее проигнорировал.

Они читали в его молчании тайну, воображали, какой он истерзанный жизнью и страстный.

Их интерес возбуждал его. У него так часто и произвольно случалась эрекция, что вожделение теперь превратилось в мучительную обузу. Он мечтал отдаться этим девушкам, таким властным и уверенным