Рассказы о русском флоте - Анатолий Васильевич Митяев
И в эту самую минуту взорвались бензобаки. Истребитель окутался жарким пламенем. В середине огненного вихря был самолёт, в середине самолёта – человек.
Курзенков предполагал, что огонь может добраться до бензобаков, и мгновенно отстегнул привязные ремни, чтобы выброситься с парашютом. Но он не смог выбраться из кабины: на это не хватило сил.
«Сгораю…» – подумал лётчик.
Если бы на его месте оказался человек со слабой волей, он бы погиб. Страх сковал бы ему и без того бессильные руки. И мысль сковал бы. Курзенкову тоже было страшно. Однако воля его была крепкая, и он ясно представлял, что ещё можно сделать для спасения. Он резко отклонил ручку управления к борту. Самолёт, всё ещё послушный рулям, перевернулся вверх шасси. Лётчик теперь сидел в истребителе вниз головой. Сейчас нужно было толкнуть ручку от себя. И он толкнул ее. Силой инерции Курзенкова вырвало из кабины.
Всё это происходило на высоте трёх километров. Большая высота позволяла открывать парашют не сразу. И лётчик не беспокоился, что его могут настичь и ударить обломки самолёта. В падении он спокойно отсчитывал секунды. Числом секунд определял расстояние, оставшееся до земли. Занятый таким важным делом, лётчик ни о чём другом не думал. И разумеется, не предполагал, что, уцелев от осколков, попавших в самолёт и в него самого, избежав пламени, охватившего истребитель, он в третий раз окажется на краю гибели. И очень скоро.
Отсчитав примерно сорок секунд и пролетев в свободном падении два километра, Сергей Курзенков открыл парашют. Воздух ударил в широкий купол. Лётчика тряхнуло так сильно, что с ног соскочили унты – меховые сапоги, а с левой руки – рукавица. Вспоминая о том, что про изошло дальше, сам лётчик говорил: «Непередаваемый ужас заставил меня сжаться в комок». Купол парашюта оторвался и остался в ночном небе подобием крохотного облачка: лямки парашюта были иссечены осколками зенитных снарядов и не выдержали рывка. Лётчик падал на землю. До земли оставался ещё километр.
Он не погиб, не разбился насмерть. Он попал на крутой склон сопки, покрытый глубоким снегом. Потеряв от удара сознание, скатился по снегу от вершины к подножию…
Через несколько часов сознание вернулось к человеку, которого так сурово испытывала судьба. И когда он понял, что живой, ему, раненному и разбитому, захотелось жить и жить. Но он не мог двигаться после такого падения. И четвёртая гибель – от лютой стужи – начала грозить ему.
Курзенков не впал в отчаяние. Неподвижный, он продолжал борьбу за себя. Единственное, что он мог ещё, – это слушать. Только при великом желании жить можно было услышать далёкий-далёкий скрип чьих-то шагов по снегу. Лётчик услышал этот звук трущихся снежинок. Он вытащил пистолет и начал стрелять в воздух.
Солдат Александр Рябов пришёл на выстрелы. Своим полушубком он закутал ноги лётчика. Шарфом обмотал руку, ту, что была без рукавицы. Оставшись сам в одной гимнастёрке, побежал по лютому морозу за помощью.
После сложнейших операций, оправившись от пятой раны, лётчик Сергей Георгиевич Курзенков вернулся в полк, к своим боевым товарищам. Впоследствии он стал командиром этого известного всему Заполярью истребительного полка. В том полку, к слову сказать, служил и морской лётчик Борис Феоктистович Сафонов, сбивший лично тридцать фашистских самолётов и первым удостоенный звания Героя Советского Союза дважды. Там же, в послевоенное время, проходил службу морской лётчик Юрий Алексеевич Гагарин, ставший первым в мире космическим лётчиком.
Атакуют торпедные катера
Был июль 1944 года. Советский самолёт-разведчик обнаружил у берегов Норвегии небольшой конвой противника. Двигался конвой на восток, в один из фьордов, где у фашистов был порт и склады. По пути к конвою присоединялись новые транспорты. Прибавлялись и корабли, охранявшие их, поморскому – корабли охранения.
Хорошая, ясная погода сменилась ненастьем. На воду опустился густой туман. Наша воздушная разведка потеряла противника из виду. То ли он продолжает движение, то ли остановился где-то? В том районе моря охотилась за фашистскими судами подводная лодка С-56. Она и обнаружила пропавшего было врага. В конвое шло уже шесть транспортов, а охраняли их три миноносца, три сторожевых корабля, шесть тральщиков и пятнадцать сторожевых катеров. Верно, транспорты везли что-то очень ценное, если было столько сторожей. Храбрые подводники искусно подкрались к конвою и выпустили торпеды в миноносец. Удар был точный. Миноносец взорвался, потонул. А командир С-56, прежде чем лодка ушла на глубину, по радио сообщил командованию и состав конвоя, и место, где он находится.
Если была бы хорошая погода, за транспорты и корабли фашистов взялась бы наша авиация. Самолёты-штурмовики, самолёты-торпедоносцы и пикирующие бомбардировщики грозно расправлялись с врагом на море. Но погода была нелётная. И командующий Северным флотом адмирал Арсений Григорьевич Головко поручил эту боевую задачу отряду торпедных катеров.
У фашистов двенадцать боевых кораблей и пятнадцать сторожевых катеров. Да и на транспортах стоят пушки и пулемёты. Сколько же должно быть наших, чтобы одержать победу над таким сильным врагом? Атаковать конвой будут восемь советских корабликов. Столько готово в этот час к бою. Но и восемь, если воюют отважные, умелые моряки, – сила грозная.
У торпедного катера большая скорость. Он словно летит по морю. В пенном буруне его почти не видно. Носом он целится в корабль врага, а значит, целится и торпедами. Торпеды лежат в двух аппаратах по бортам. Как вылетят торпеды из аппаратов и пойдут своим ходом в цель, катер развернётся и зажжёт дымовые шашки. Скрытый дымовой завесой, выйдет из боя. Это, конечно, упрощённое описание тактики, то есть боевой работы торпедных катеров. В бою всё бывает сложнее, труднее, опаснее.
В кильватерной колонне, гуськом, один за другим, восемь торпедных катеров спешили на перехват конвоя. Шли вдоль вражеского берега. Погода начала меняться. Катера то рассекали полосы сизого тумана, то мчались под ясным небом.
Наблюдательные посты фашистов с высоких сопок заметили наш отряд. Береговые орудия начали стрельбу. Тогда один из катеров, увеличив скорость, понёсся между берегом и колонной. За собой он оставлял полосу густого дыма. Стрельба прекратилась: артиллеристы уже не видели катеров. Это было хорошо для наших. Но плохо было то, что наблюдатели предупредили фашистов на кораблях: «Идут советские катера!» Внезапной атаки не получилось.
Как только катера вышли из-под обстрела, так увидели конвой. Транспорты, окружённые кораблями и катерами, направлялись во фьорд.
