Про других и про себя - Аркадий Миронович Минчковский
— Не станет меня мама искать. Мама, если узнает, что я с вами ушёл, рада будет. Богу будет говорить спасибо. У неё пять нас. Ей чтобы только я не голодный... Она и про вас будет бога молить...
— Бог с ним, с богом, — говорю. — Ну, что же, старшина Грищенко, если ты так настаиваешь... Раз так, бери парня под своё начало и заботу. Поглядим, что получится. Приведи его в порядок и одень, чтобы стал похож на человека. Сапоги бы надо ему подобрать, да где у нас на такую ногу...
— Есть, товарищ капитан, — браво отвечает старшина, — найдём и сапоги. — Так рад, будто не румынского мальчишку, а его самого в нашу часть взяли. — Обмундирование подгоним, а сапоги?... Чеботарю закажу. Хиба же е тут чеботарь. Не узнаете хлопца, товарищ капитан. Разрешите выполнять?
Боевым был парнем старшина Грищенко. Воевал раньше пулемётчиком, был ранен. После госпиталя послали опять на фронт — оказался у нас. И хотя стал командовать по хозяйству, оставался тем же фронтовиком, и пусть был ещё молод, а во всяком деле разбирался умело. В особенности же отличался он в добыче трофеев. Тут всегда успевал впереди других и действовал лихо. Два грузовика «Форд-блитц», отбитых у немцев, пополняли наш невеликий автопарк. Добыл машины всё тот же Грищенко.
Строевик он был заправский, из сверхсрочников. Смотрю, мальчишка, глядя на старшину, сразу заразился. Шляпу надел и тянется, руки по швам. С трудом я не рассмеялся и поскорее отпустил их.
Так начал у нас служить румынский подданный, наш юный доброволец Ион Петреску. Сын полка вроде бы, так? Но ведь тоже... Как сказать, всё-таки иностранец.
Дня через два является он ко мне. Уже в военном обмундировании по росту и сапоги яловые по ноге. На голове, тут уж с подстриженными волосами, пилотка. Только наш расторопный старшина мог всё провернуть с этакой быстротой.
Ион вошёл в комнату, где я был, вытянулся по стойке «смирно» и по-румынски приложил два пальца к пилотке.
— Позвольте сказать, господин капитан!
— Говори. Только, Ион, тебе уже объясняли: у нас господ нет. Обращаться нужно: «товарищ капитан». Ясно, понятно тебе?
— Ясно, понятно, господин товарищ капитан.
Не просто, видно, было сразу привыкнуть к нашим порядкам. Я рассмеялся, махнул рукой.
— Ну, ладно, что тебе?
Он опять вытянулся и опять пальцы к пилотке.
— Позвольте мне, чтобы погоны, как у солдата, и звезду, вот сюда.
Показал на пилотку надо лбом и снова руки по швам.
— Погоны? — говорю. — А что же старшина, ведь он тебя в солдатское одевал.
— Товарищ старшина говорит, что это только капитан может тебе позволить погоны носить, а товарищ ефрейтор Ушаков — он смеётся, сказал: «Без погон какой ты солдат, Ион».
— Ох, — говорю, — хитёр твой старшина.
Я отлично понял, зачем он подослал ко мне Иона. Грищенко, конечно, очень хотелось надеть на парня погоны, о чём тот только и мечтал. Однако сам старшина превращать румынского юного добровольца в советского бойца не решился. Вот и сообразил: пусть я разрешу.
— Ну, хорошо, — сказал я. — Хватит тебе тянуться. Лучше скажи: в школе ты учился?
— Учился много, гос... товарищ капитан.
— Сколько же лет?
— Все бы четыре класса кончил, если бы не стал батраком. С этой весны я батрак.
Решил его не огорчать и не говорить, что «все четыре класса» — совсем не много. Но ведь это было в румынской деревне. Тут и четыре года проучиться бедняку не просто. Но Ион и сам в том разбирался.
— Дальше бы я не учился. Дальше учить у мамы денег нет.
— Понятно, — кивнул я. — Ну, а если бы ты выучился, кем бы ты потом хотел стать?
— Я бы шофёром хотел. На машине стал бы ездить. — Помолчал и добавил: — Если бы потом мама денег на учение меня шофёром собрала.
— А дорого это стоит?
Он вздохнул:
— Дорого. У мамы столько денег нет. Может быть, бог поможет, она когда-нибудь наберёт денег, или я сам заработаю. Заплачу за то, меня и научат.
Не стал я его больше задерживать. Велел сказать старшине, что разрешаю, пусть выдаст ему погоны и красноармейскую звёздочку. Ион от счастья, наверное, не почувствовал ног. Поблагодарив меня на прощанье, опять не удержался от «господина» и, забыв о военных порядках, совсем по-мальчишески выскочил на улицу.
Говоря всерьёз, разрешение моё было легкомысленным. Делать из румынского мальчика нашего солдата, хотя бы пока только внешне, у меня не имелось никаких прав. Но ведь шло наступление наших войск. Кто тут в чём станет разбираться. Да и мог ли я отказать парню в таком его необоримом желании?
Надо было потом видеть, как стремился он во всём походить на настоящего солдата. Завидев меня и других наших командиров, старался приветствовать по-строевому, как научил его старшина. Проходил мимо, повернув голову в сторону встречного офицера, прижав к бедру левую руку, а правую приложив к пилотке, теперь уже по-нашему, со всеми сомкнутыми пальцами.
Был он усердным. Приказы, как и полагается, выполнял немедленно и бегом. Словом, появился среди бывалых сапёров, что прошагали сюда от Волги, молоденький солдатик, со рвением относящийся к боевой службе.
Хваткий Грищенко сделал Иона кем-то наподобие своего адъютанта, благо мальчишке такое положение очень понравилось. Но вообще-то, мне казалось, старшина испытывал к Иону Петреску, которого он сразу же переименовал в Ваню, не начальнические, а скорее отцовские чувства, или, сказать вернее, относился к нему как к младшему братишке, потому что в отцы Иону по годам наш Грищенко ещё не подходил. Зато во всех наших взводах большинство солдат были людьми уже в возрасте, мобилизованными на войну колхозниками или мастеровыми. Дома многие из них оставили семьи с детьми, и потому Ион, парнишка смышлёный и отзывчивый, им нравился. Кто-то подарил ему сбережённый ещё с мирных дней значок с ленинским профилем. Ион наколол его на гимнастёрку и с гордостью носил, хотя о Ленине услышал впервые, только попав к нам.
Но о своей стране, пусть он не прошёл и четырёх классов школы, знал Ион не так уж мало. Достав карту Румынии, каждому, кто был готов его слушать, показывал, где на ней Молдова, Мунтения и Трансильвания. Как через страну протекает Дунай, где горная сторона, где леса и откуда добывают нефть. И хоть жилось маленькому