Родной дом - Нина Александровна Емельянова

Часто он видел сидящего у самой воды дядю Алексея в белой майке; шея и руки его были темны от загара, три белых удилища воткнуты в берег перед ним низко над водою. Ho дядя смотрел не только на поплавки, а переводил взгляд то на блестящую неподвижную листву тополя на голубом небе, то на зеленый откос, заросший медуницей и лиловым кипреем. Витька понимал его: ничего на свете не могло быть лучше милой их Светлой в такой ясный летний день!

Тогда Витька усаживался уже надолго. Он смотрел отсюда на ветки тополей: на них везде были навертыши из сухой травы. Эту траву, солому, ветки несла разлившаяся весной Светлая, и они нацеплялись на затопленные водой деревья. Вот где стояла вода! В весенний разлив только редкие островки выступали среди мутной быстрой воды. Смотришь на такой островок и вспоминаешь: откуда он взялся? Да ведь это часть высокого берега над водоносом! А когда весной вода начинала сбывать и понемногу обозначались мокрые, покрытые слежавшейся ’ желтой травой берега, было особенно интересно следить, как показывалась земля. Удивительно меняется земля во время разлива! А теперь вода стоит в самой милой летней поре, берега зеленеют, листья еще новые, блестящие, «стрелки» — они же стрекозы — летают над водой…

Иногда большая стрекоза опускалась на траву рядом с Витькой, садилась на теплое Витькино колено и, казалось ему, смотрела на него. Голубые ее огромные глаза на солнце были прозрачны и чисты, только в глубине их виднелась сеть точек. «Ими, — думал Витька, — она и смотрит».

Вот стрекоза завела переднюю лапку на голову и почесала свои выпуклый глаз так, что голова на полоборота повернулась на тонкой шее. Туловище у нее было длинное, с голубыми пятнами, а крылья — сетчатые. Витька ее не тронет: пауту или оводу самое правильное дело обрывать крылья, а стрелка пусть уж летит в самое. Однажды, сидя на берегу рядом с дядей, Витька спросил:

— Дядя Алексей, вы воду… ну, реку любите?

— Очень люблю.

— А я!.. Я бы всю жизнь жил на реке! Все бы смотрел на воду, как она бежит.

Дядя Алексей ответил серьезно:

— Понимаю тебя, Виктор: мне наши реки милее всех других на свете. Вот, ты знаешь, в Германии ни одна их река не казалась мне такой свежей и живописной, как наши.

— А можно такому учиться, чтобы всегда жить и работать около рек?

— Отчего же нельзя? Вся моя работа связана с реками. Вот после отпуска поеду на большую стройку у вас на Оби. Учись, будем работать вместе.

И стал рассказывать, какие чудеса делает вода, направленная человеком.

Рассказывая, дядя забывал об удочках. А дома мать, посмотрев улов, смеялась:

— Кот возьмется и в два отдыха съест всю вашу рыбу.

Витька видел, что дяде Алексею важно было не то, сколько наловить рыбы. Он любил безмятежные утра на реке и, как и Витька, никогда не пропускал их. Он поднимался еще до восхода солнца, быстро собирал удочки и спешил уходить. Ему стоило лишь легонько тронуть Витьку и Федю за плечо — и тот и другой сразу же вставали и, протирая сонные глаза, выскакивали на крыльцо, готовые к походу.

Витька предусмотрительно захватывал по куску хлеба на каждого и, пробегая по огороду, проверял, не поспело ли что-нибудь. Кроме лука, щетиной поднимавшего сизоголубые копья, можно было нарвать и крупной редиски.

На матовых листьях капусты едва держались крупные капли росы, и, чуть лист качнется, капли скатывались. Стебли листьев гороха-ползунка после прополки стали плотные, сочные и надламывались с хрустом; фиолетовые их цветочки подсыхали, и под ними уже оказывались плоские новенькие стручки. Кусты помидоров окрепли, они покрылись маленькими желтыми цветочками и сильно пахли по утрам.

По всей Кедровке в этот час перекликались петухи, слышалось — далеко ревет корова, пастух уже отгонял стадо за деревню. Над огородами и дальними пашнями лежал негустой туман; над рекой он был плотнее и заполнял все ее русло. Из подернутого туманом заречного леса слышалось — кукует кукушка.

Сколько разных птичьих голосов доносилось отовсюду! Их гак интересно было слушать и узнавать в утренний час пробуждения жизни. Вот длинный, повторяющийся свист и коротенькая трель, мелодичная и вопросительная, будто птичка спрашивала: «Полетим? Куда летим?» — и знакомый голос каменного воробья.

Уже вступали в седые от росы луга, и брючонки у Витьки и Феди сразу намокали до колен, хотя дядя Алексей и шел впереди в сапогах и палкой стряхивал с травы густую росу. На быстром ходу в высокой траве у лица Феди мелькали цветы; покрытые росой, они были неяркими, не такими резко вырезанными, как днем, и немного холодноватыми.

Солнце, поднимаясь, уже проходило сквозь длинные облачка на востоке и косо освещало луг. В тумане происходило непрерывное брожение: то он рассеивался вверх и таял над рекой, то его уносило в сторону, хлопьями. Тогда деревья на противоположном берегу словно плыли по светлой его струе.

На реке еще темная вода просвечивала из-под этой движущейся пелены. Быстро налаживали удочки и становились на места. Над берегом склонялись тонкие талинки. На самой струе непрерывно качались ветви затопленной лесины, к ним подплывала и отстаивалась белая плотная пена.

И вот чуть ныряет поплавок, и Федя напряженно вглядывается: пора или не пора тащить? Он уже соскучился без движения, а рыба что-то не хочет клевать. Он вытаскивает удочку, смотрит на червяка, закидывает, еще раз вытаскивает и снова закидывает.

— Ой, у меня клювала так хорошо, — говорит он жалобным голосом, — и надо было Витьке шваркнуть так!

— Сам же ты шумишь, — говорит Витька.

— Витька булькает!

— Ничего я не булькаю. Ты вчера хуже булькал. Не шуми! — останавливает Витька — ему нравится тишина.

Последние налеты тумана уже только тончайшим рисунком расстилаются на посветлевшей реке. Солнце греет лицо, и зудит над ухом первый хлопотливый комар.

Поднимаешь голову, отрываешь взгляд от поплавка и видишь зеленые листья камыша, в которых каждая жилка — чудо, и вокруг все так светло! Река спокойна и ясна. Зеленые ее берега теперь отчетливо и чисто отражаются в воде. Вдали на длинную песчаную отмель у деревни Строковой выбежали купаться мальчишки, и загорелые их тела повторяются в реке.

— В Строковой все уже, верно, давно на полях, — говорит Федя, — a y нас а Кедровке еще только встают. Наш народ ленивее, чем строковский.

Дядя Алексей, наклонившись, вытягивает удочку с обкусанным червем и смеется, и