Избранные воспоминания и статьи - Осип Аронович Пятницкий
Меня поместили в уголовном корпусе вместе со студентами, в 5-й камере, где помещались случайно арестованные. Так как у меня никаких вещей при аресте не было, а денег было тоже мало, то, мне пришлось туго. Но никто на меня никакого внимания не обращал.
Через несколько дней после прибытия в тюрьму студент Книжник прочел для немногочисленных рабочих лекцию о российском самодержавии, где случай с моим арестом фигурировал в качестве главного аргумента против самодержавия. Он с пафосом воскликнул: «Вот сидит мальчик (он указал на меня), который ехал искать заработок. Его вытащили из поезда, таскали, таскали по России и, наконец, привезли в Киев, за тридевять земель от дому, где он никогда не был и где у него никого нет». Я внутренне смеялся над наивностью студента Книжника. Конечно, вся характеристика самодержавия была верна, но мой арест как аргумент он выбрал неудачно, о чем он, к своему удивлению, очень скоро узнал.
Однажды после проверки студентам стало скучно. Они начали стучать в двери и потребовали прокурора. Не успели еще они устать от стука, как приехал товарищ прокурора киевской судебной палаты Корсаков. Все разошлись по камерам, и Корсаков начал их обходить. В камерах заключенные спрашивали его, в каком положении их дело. (Меня поразила колоссальная память Корсакова. Он только спрашивал фамилию, после чего, не открывая памятной книжки и не заглядывая ни в какую бумажку, каждому говорил, что ему предстоит.) Дошла очередь и до моей камеры. Пришел Корсаков, а за ним все заключенные со всего коридора. Все мои товарищи по камере спрашивали у него о своей судьбе, я же молчал. Тогда выступил Книжник с видом обвинителя и спрашивает: «Почему вы этого мальчика держите?» Корсаков спрашивает: «Как его фамилия?» Книжник называет мою фамилию. Тогда Корсаков, обращаясь к Книжнику, заявляет: «Этот мальчик будет сидеть больше, чем вы: он обвиняется в принадлежности к организации, именующей себя „Искрой“. Ему инкриминируется организация транспорта людей и литературы организации „Искры“, организация типографии и т. д.». Все так и ахнули, а Книжник был настолько удивлен, что после ухода Корсакова стал меня расспрашивать, верно ли то, что товарищ прокурора сказал. Конечно, я успокоил Книжника, сказав, что это недоразумение, что они меня принимают, очевидно, за другого. Но мне в этот вечер было невесело, ибо Корсаков сказал, за малым исключением, правду, и я стал думать о том, откуда они все это знают и почему меня отправили в Киев, а не в Питер.
После вышеописанного вечера судьба моя значительно улучшилась. Меня перевели в другую камеру, дали подушку, белье, ванну и пр., что было очень кстати. Но долго мне не пришлось пробыть со студентами — будущими революционерами, буржуазными демократами и просто буржуями (среди них были и искровцы, но об этом я узнал позже).
Как-то вечером привезли одного товарища. У него стали спрашивать, как полагается, где он был арестован и т. д. Из его ответов выяснилось, что он был арестован на границе, где в его чемоданах с двойным дном обнаружена была газета «Искра». Присмотревшись к нему, я решил спросить его, где он достал газету «Искра», искровец ли он, кого он знает из заграничных искровцев и т. д. После этого он в свою очередь стал спрашивать, откуда я, кого я знаю в тех краях, где я работал, и в разговоре назвал мою кличку. Оказалось, что он знал о моем существовании, ибо он ведал транспортом литературы «Искры» из-за границы в Россию. Мне тоже была известна его кличка. Таким образом я установил связь с искровцами в тюрьме, ибо вновь арестованный оказался Иосифом Соломоновичем Блюменфельдом{21}, который знал русских искровцев. А так как в Лукьяновской тюрьме их оказалось немало, то он легко связался с политическим корпусом, где сидело много видных искровцев, и я был туда сразу же переведен. В политическом корпусе была совсем другая жизнь.
В Киеве был жандармский генерал Новицкий. Ему удалось напасть на след всероссийского совещания или конференции искровцев. Главным искровцем Новицкий считал тогда Крохмаля{22}, который жил в Киеве и который наверно и созывал искровцев в Киев. Но не только за ним была установлена слежка. Жандармское управление перехватывало также переписку из русских городов и из-за границы, расшифровывало ее и письма доставляло затем адресатам, откуда они уже попадали к Крохмалю. Поэтому жандармский генерал Новицкий был вполне в курсе всех дел (как я узнал из опубликованных после 1905 г. документов департамента полиции, мой адрес был также найден у Крохмаля). Насколько я помню, совещание искровцев разъехалось или, лучше сказать, разбежалось раньше, чем оно открылось{23}. (Впрочем, все участники могли в Лукьяновке вполне свободно и безопасно, со всеми удобствами открыть конференцию искровцев, что они наверно и сделали.)
На это совещание съехались представители со всех концов России. Участники совещания, заметив слежку, стали разъезжаться, но всех их по дороге арестовали и привезли обратно в Киев. Часть из них была арестована в Киеве.
Николай Бауман{24} сел уже в поезд, но по дороге в Задонск Воронежской губернии он заметил слежку за собой. Тогда он выпрыгнул из поезда и направился в село Хлебное, недалеко от Задонска. Так как местность ему была незнакома, он обратился к местному врачу Вележеву с просьбой предоставить ему убежище. Врач принял его, но сейчас же сообщил о нем полиции, и Бауман очутился в Лукьяновке.
Генерал Новицкий стал знаменит, и ему поручили вести громкое дело искровцев. Вот почему в Киев стали привозить искровцев из всех городов обширной России. Туда же возили и товарищей, арестованных на границах. Охранка, не удовлетворяясь активными работниками-искровцами, привозила также в Киев к Новицкому и лиц, которые только помогали искровцам, предоставляя им свои квартиры для явок и адреса для получения писем. Поэтому-то и меня привезли в Киев.
Политический и женский корпуса тюрьмы были полны арестованными по делу «Искры».
В небольшом политическом корпусе сидели искровцы и социалисты-революционеры (главным образом украинцы).
Сторонников других партий там было очень мало. Несмотря на то, что камеры были
