Мгновения с Юлианом Семёновым - Борис Эскин

И тут я сам вспомнил еще одно интереснейшее имя. Недавно, будучи в журналистской командировке в Херсоне, заскочил в Цюрупинск, что находится в устье Днепра. Там есть маленький краеведческий музей с экспозицией, посвященной удивительному человеку, чье имя носит городок на речке Конка, – Александру Дмитриевичу Цюрупе.

В самые трудные для советской власти годы – 1918 – 1921 – он был наркомом продовольствия. Этот безгранично честный, одержимый коммунистической утопией человек, вечно не ладивший с Лениным, – падал в обморок от голода, распоряжаясь всем съестным, которым располагала Красная Россия! Прочитав пожелтевшие документы в витрине музейчика, я был потрясен, немедленно спроецировав эту непорочную душу на нашу теперешнюю бесстыжую реальность.

Так вот там, в Цюрупинске, молоденькая «служительница истории» обратила мое внимание на то, что Александр Дмитриевич – крымчанин, он родился в 1870 году, в поселке… Мухалатка!

Семенов обалдел от моей информации. Он знал о легендарном наркоме бездну интересных вещей, а то, что, оказывается, они с Цюрупой – «земляки», и в голову не приходило!

– Так есть о чем писать?! – довольно потирая руки и дергая себя за серьгу, приговаривал Юлиан. – Вот и ладненько! Борис, сделаете мне и деду Дацуну подарок!..

Книжка о Мухалатке так и осталась не написанной. Но, может, этой главкой я, хоть на самую малость, замолил свой грех перед тем, кто явно подпадал под рубрику «Знатные люди поселка»!?

Часть 5. Праздник, который всегда с тобой

Мы приступили к съемкам цикла передач о писателе Юлиане Семенове – «Жить в своем времени». Редакция литературно-художественных программ Крымского телевидения многие годы вела рубрику, рассказывающую о знаменитых земляках-литераторах, мастерах искусств. Вот и Юлиан Семенович, официально прописанный на крымской земле, попал в эту когорту «крымчан».

– Мотор!

Пошла запись. Улыбнувшись, подковыриваю интервьюируемого:

– Вы удостоились чести называться «местным автором»!..

Семенов серьезно отвечает:

– Да, я стал «местным» – жителем Крыма, и этим очень горжусь. Крым для меня оказался поразительным краем…

Потом мы сделаем эту фразу эпиграфом к каждой передаче цикла о новой таврической знаменитости. Мы – это я, ведущий и автор сценария, редактор Света Рыжкова, режиссер Римма Шакун.

Наша съемочная группа с утра ввалилась в мухалатское «бунгало» писателя, в тесных его комнатушках начали расставлять камеры, прожектора, подсветки, протягивать кабели, устанавливать микрофоны.

В этой заварухе «нормального сумасшедшего дома ТВ» был единственный человек, который сидел спокойно и, казалось, не имел никакого отношения к происходящему.

Он только спросил:

– Сколько у меня времени?

– Полагаю, не менее получаса.

– Тогда я еще поработаю, – Юлиан Семенович вынул малюсенькую пишущую машинку (она у него во внутреннем кармане куртки помещалась!), сел за стол и, как ни в чем не бывало, продолжал стучать.

Теле-«банда» оккупировала дачу в десять – Семенов уже работал, как обычно, с шести утра. Над головой передавали осветительные приборы и стойки, протягивали под ногами жгуты проводов, а он стучал по клавиатуре, практически не останавливаясь, без раздумий. Менял лист за листом, а заодно и сигареты. Такое впечатление, что печатает по памяти стихи, пожизненно выученные наизусть.

Не знай я его в обычные, не съемочные дни, наверняка закралась бы мысль, что в демонстративном «публичном одиночестве» есть элемент позерства. Но это явно не так, точнее – вовсе не так: Юлиан обладал фантастической силой воли, невероятной способностью сосредоточиться в любой обстановке, мгновенно переключиться с бытовых проблем на увлекательное волшебство сочинительства.

С одной стороны – железная внутренняя дисциплина, он не хотел терять ни минуты жизни, словно чуял, что ее отпущено не так уж много. «Ни дня без строчки» – конечно же, про него. Но с другой стороны – Юлиан никогда не был рабом листа бумаги, ему не приходилось «приковывать» себя к письменному столу. Работа являлась главной радостью его жизни, главным наслаждением и упоением. Все остальное – женщины, лыжи, походы в горы, выпивка, посиделки с друзьями – все это второстепенно, виньетки, без которых в принципе можно обойтись.

Я задаю ему вопрос:

– Вот Виктор Гюго постриг полголовы, сбрил полбороды и выбросил ножницы в окно – таким образом запер себя дома, чтоб закончить роман. С вами подобные акты «самоистязания» случаются?

Он усмехнулся:

– Это совершенно исключено. Во-первых, сбривать нечего. А во-вторых, мой мазохизм – обратного свойства: заставить себя не писать.

Воистину, Семенов был счастливейшим трудоголиком!

Завершая одну из наших телевизионных бесед (тогда он только-только прилетел из Никарагуа), писатель сказал:

– И каждый раз во время всех моих путешествий я мечтаю об одном: поскорее вернуться к себе в деревню, в Мухалатку. День – выспаться, второй день – побродить по горам, третий – открыть пишущую машинку, вставить лист бумаги – и начать работать!

И разгоралось головокружительное, тихое и радостное безумие сочинительства. Рождался мир, в котором писатель был Богом, Титаном и Дьяволом. Мир придумок и реальных фактов, настолько сплавленных друг с другом, что сам автор с трудом отличал, где документ, а где его собственный домысел.

У него была феноменальная, фотографическая память. Однажды, вытащив из каретки очередной отпечатанный листок, он протянул его мне, попросив «быстренько вычитать», особенно знаки препинания. Юлиан знал за собой «грех»: страшно перебарщивал с тире, порой неоправданно заменяя «многозначительной» черточкой «пошлые» запятые.

Смотрю, чуть не на четверть страницы цитата… из Ленина, со ссылкой на номер тома, страницу.

На всякий случай окинул взглядом комнату: в ней практически не было книг. А уж собрания сочинений «вождя мирового пролетариата» и подавно. Я знал, что вся библиотека и справочная литература у Юлиана в Москве, в квартире по улице Серожоглова 2, где однажды довелось побывать. Выходит, и этот абзац он настучал по памяти?

– Юлиан Семенович, тут цитата – надо бы сверить.

– С ней все в порядке – я перед отъездом в деревню выудил фразу из тома переписки.

И это правда: цитату можно было не сверять, раз Семенов ее «сфотографировал» своей нечеловеческой памятью!

Он штудировал, перелопачивал огромное количество материалов прежде, чем засесть за машинку и безостановочно, «наизусть» списывать на бумагу то, что до мельчайших подробностей, до витиевато расставленных слов на время хранил в голове.

При всем «разгуле» фантазии, Юлиан поражал порой прямо-таки бухгалтерской дотошностью. Впрочем, ощутимая вещность детали, невыдуманная историческая точность, вероятнее всего, являлись для него вдохновенным раздражителем, своеобразным писательским допингом. Какой нынешний детективщик будет напрягать себя, например, поиском истинного номера телефона рейхсканцелярии Гитлера? А Семенов