Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков
Так получилось, что Виктория и Тьерри ещё оставались работать в Москве, а доктор Рабин уезжал раньше, он летел не напрямую в Монреаль, а сначала в Париж. Мы повезли его в Шереметьево, Юрий Чижов рулил моей машиной, а я приготовился обсудить ряд вопросов, написанных на листочке, чтобы ничего не пропустить. В разговоре я обмолвился, что на следующей неделе приезжает доктор Марсель Сожи, директор лозаннской лаборатории, — по указанию IAAF он назначен наблюдателем на время московского чемпионата мира по лёгкой атлетике, в августе мы будем работать вместе. И зачем-то я раньше времени ляпнул, что Сожи, возможно, будет работать у меня в Сочи заместителем директора в период зимних Игр, всего там будет 50 моих сотрудников и 20 иностранных, так что мне понадобятся его опыт и совет. Возникла пауза, Оливье окаменел, затем размеренно и чётко отдал приказ: вторую порцию проб, которую он вчера повелел отправить в Лозанну, следует перенаправить в Кёльн. А сам он сейчас предупредит кёльнскую лабораторию. Вот это новость — как такое могло случиться, почему доктор Рабин так резко поменял своё решение; он что, перестал доверять Лозанне?
Наконец эксперты ВАДА уехали. Я вышел на свежий морозный воздух — как же я с ними измотался, всё, сейчас покурю и снова брошу. Когда я нервничаю, мне хочется курить, когда приезжает ВАДА, мы курим беспрестанно. Евгений Блохин не курил — он был доволен, что его аппаратура сработала как надо, разговоры иностранных визитёров записали. Я пытался разведать, что они там говорили, но Женя был закрыт на все пароли, лишь скромно улыбнулся и сказал, что ничего не знает, всё у руководства. На следующей неделе мы пошли обедать в азербайджанский ресторан „Восточная ночь“, в нашу основную точку на улице Радио, в пяти минутах ходьбы. Там поели вкусной баранины, выпили текилы, повторили, и тут вдруг Женя сообщил, что специалисты из ФСБ (позже Ирина Родионова назовет их фокусниками) научились открывать флаконы „берегкит“!
С меня мгновенно слетел хмель, я сказал, что у меня есть две нехорошие пробы, зарубежная миссия, поэтому выбросить их через три месяца я не могу, а тут на днях приезжает Габриель Долле со своими чертями из IAAF, им что угодно может взбрести в голову! Проверенная моча у нас имеется, и как хорошо было бы вскрыть пробы Б и заменить мочу из них на чистую. Блохин нахмурился, наверное, уже сам пожалел, что сказал мне об этом. Но я не отставал: прошу тебя, Женя, успокой мою душу, хочешь, говорю ему, я попрошу Нагорных, он тебе команду даст?
„Ладно, никого пока просить не надо, сами разберёмся; давай скорее, где твои флаконы, я их заберу“, — пробурчал Блохин, и мы вернулись за ними в лабораторию. И вот Женя с двумя флаконами в двойном полиэтиленовом пакете ушёл в наступающую темноту. Я полностью осознавал, что происходит историческое событие и что допинговый контроль на моих глазах погружается в темноту, становясь illusory, как грустно подытожит профессор Ричард Макларен в оскароносном документальном фильме Icarus через несколько лет.
12.9 Доктор Марсель Сожи. — Уничтоженные пробы Б
Приехала большая делегация IAAF, в том числе Марсель Сожи, и я немедленно рассказал ему, что доктор Рабин, узнав про наше сотрудничество, переадресовал пробы из Лозанны в Кёльн. Марсель в свою очередь предупредил меня, что Рабин велел ему проанализировать оставшиеся 12 проб, те самые, где ничего или почти ничего не оставалось во флаконах А. По новым правилам флаконы Б можно было вскрыть, отобрать аликвоты для анализа и тут же закрыть так называемой „зелёной крышкой“, снова получив запечатанную пробу, обозначаемую Б2. И из этих 12 проб две оказались положительными! В одной пробе нашли тренболон и метилтестостерон, в другой — целый коктейль: оксандролон, тренболон, болденон и их метаболиты, все стероиды в приличных концентрациях, пропустить такое было нельзя.
Стали разбираться, кто да что, оказалось, что обе пробы принадлежали нашим известным бегуньям, чемпионкам мира. Первая проба, где были тренболон и метаболит метилтестостерона, принадлежала Анастасии Капачинской, её пробу мы получили деградированной, там действительно было незначительное количество тренболона, однако метилтестостерона не было, это была ошибка лозаннской лаборатории. Если моча деградированная, то есть в ней развелись бактерии, то в неё нельзя перед анализом добавлять внутренний стандарт — метилтестостерон в концентрации 500 нг/мл, его следует добавлять после гидролиза, когда проба остынет до комнатной температуры. Во время гидролиза, а он длится целый час при температуре 50 градусов, деятельность бактерий, вырабатывающих энзимы, приводит к образованию метаболитов, как будто метилтестостерон прошёл через организм. Лозанна этого не учла и рапортовала 6.5 нг/мл метаболита метилтестостерона — якобы найденного в пробе спортсменки. Оставался ещё метаболит тренболона, но его концентрация была не более 2 нг/мл, что много ниже минимального требуемого уровня определения, установленного ВАДА в 2010 году и действовавшего в 2012-м, для тренболона он составлял 10 нг/мл. Так что „деградированная бегунья“, я называл её degraded girl, была вполне защищаемой: достаточно написать в ВАДА в ответ, что мы, мол, мелкий тренболон не увидели — и больше к нам не приставайте, без вас много работы.
Вторая проба, с коктейлем из анаболиков, мы так её и называли — cocktail girl, принадлежала Татьяне Томашовой, двукратной чемпионке мира в беге на 1500 метров. На Играх в Лондоне она была четвёртой, но после дисквалификации двух ураганных турчанок, прибежавших первыми, Татьяна стала серебряным призером. Случай был очень неприятный и труднообъяснимый. Единственное, что меня спасало, — это то, что в пробе А оставалось два или три миллилитра мочи, совсем на донышке, чайная ложечка, но она в точности соответствовала моче в пробе Б. Это предопределило стратегию моей защиты. Первое и самое очевидное: если бы я хотел фальсифицировать пробу, то я бы ополоснул флакон А и залил бы туда чистую мочу Томашовой, совсем немного, вроде как остаток, миллилитров десять, но этого хватило бы для прохождения первоначального тестирования и проба была бы отрицательной. Прямолинейная логика говорила: если рассматривать меня как потенциального обманщика и фальсификатора, то обманщик ни за что не оставил бы эти два-три кубика грязной мочи во флаконе А, а обязательно заменил бы её на чистую. В итоге я удачно обернул эту странную ситуацию себе на пользу: очевидно, что обман с
