Андрей Громыко. Дипломат номер один - Леонид Михайлович Млечин

– Это когда товарищ Капица приходит ко мне со своим мнением, а уходит с моим.

И захохотал, довольный. Капица тут же заметил, что бывает и наоборот.

– Но это редко! – откликнулся министр.

«Михаил Степанович Капица был личностью незаурядной, – пишет дипломат Эрнест Евгеньевич Обминский. – Блестящий знаток Азии, он мог бы сделать и более значительную карьеру, но мешали откровенный нрав и женщины. Представьте голову римского патриция на мощном теле, смелые выпуклые голубые глаза, прямой нос и чувственный рот. Ни одна женщина не могла выдержать его взгляд и поспешно опускала глаза. К тому же он умел разрядить любую официальную обстановку, и даже твердокаменный хозяин МИД А.А. Громыко не мог удержаться от улыбок, слушая его вольные речи».

Заместитель министра иностранных дел СССР М.С. Капица. 10 января 1983

[ТАСС]

Впрочем, улыбка Громыко не всех радовала. Помощники министра шутили, что он «улыбается, как Мона Лиза». Застегнутый на все пуговицы, Андрей Андреевич иногда демонстрировал вымученный и скупой юмор, улыбаться которому заставляли лишь правила вежливости.

Правда, Брайан Уркварт, заместитель генерального секретаря ООН по политическим вопросам, вспоминая о Громыко, заметил, что «его ирония прорывалась, как луч солнца сквозь зимние облака, и оказывалась полезной при многих трудных обсуждениях. Ему нравилось отпускать короткие шутки, например, сказать после длительных обсуждений резолюции: “У меня есть только одна маленькая поправка. Добавить слово "нет" в постановляющий пункт”. Конечно, в результате этого резолюция утрачивала смысл, но шутка все равно вызывала смех».

Министр иностранных дел СССР А.А. Громыко во время выступления на совместном заседании Совета Союза и Совета Национальностей в Большом Кремлевском дворце. 16 июня 1983

[ТАСС]

Лишь немногие советские дипломаты позволяли себе шутить. Это было рискованным делом. Однажды перед началом переговоров в Москве американский дипломат заинтересовался большой малахитовой шкатулкой, стоявшей на столе. Он дотронулся до крышки, и раздался громкий звонок. Американец вздрогнул. Звонок оказался председательский. Первый заместитель министра иностранных дел Георгий Корниенко, вообще-то не славившийся пристрастием к юмору, широко улыбнулся:

– Ну, вот и нет Вашингтона!

Посол в США Анатолий Добрынин подхватил шутку:

– Скорее позвоните в Вашингтон и скажите, что это была ошибка!..

Даже в семейных разговорах Громыко проявлял крайнюю осторожность, в нем всегда присутствовал внутренний цензор. Однажды рассказал дома анекдот – так это все запомнили как событие.

Министр, хитро глядя, спросил домочадцев:

– А что было до сотворения мира? – Сделал паузу и сам ответил: – Госплан.

Позднебрежневские времена убедили Громыко в том, что он не хуже других может руководить страной, а одной внешней политики для него маловато. Он носил на лацкане пиджака – не снимая! – почетный знак «50 лет пребывания в КПСС». Этот знак создали в октябре 1981 года, чтобы порадовать Леонида Ильича Брежнева, который полвека назад вступил в партию. Для него знак изготовили из золота. Остальным вручали серебряный.

Громыко подчеркнуто демонстрировал свой солидный партийный стаж, потому что не секретарил ни в районе, ни в области, а для руководителя страны обыкновенно требовался стаж освобожденной партийной работы.

После смерти второго человека в партии Михаила Андреевича Суслова, который скончался в январе 1982 года, Андрей Андреевич вознамерился претендовать на его место в Секретариате ЦК. Но совершил большой промах. Позвонил председателю КГБ Андропову и стал советоваться, не следует ли ему, Громыко, занять эту должность?

– Андрей, это дело генерального секретаря, – осторожно ответил Юрий Владимирович.

Разговор получился для Андропова неприятным, потому что это кресло он уже считал своим, о чем Громыко вскоре узнает.

Помощник генерального секретаря Александров-Агентов вспоминал, как Леонид Ильич отвел его в дальний угол своей приемной в ЦК и, понизив голос, сказал:

– Я думаю на место Суслова перевести в ЦК Андропова. Ведь правда же, Юрка – эрудированный, творчески мыслящий человек?

Андропова избрали секретарем ЦК 24 мая 1982 года.

На пятом этаже главного здания ЦК находились всего три рабочих кабинета. Один занимал Брежнев, второй Суслов, третий Кириленко. Это символизировало их место в руководстве партии. Юрий Владимирович обосновался в сусловском кабинете, что подчеркивало его положение второго человека в партии.

Однажды на политбюро Юрий Владимирович серьезно возразил Громыко, пишет Фалин. В ответ министр иностранных дел довольно невежливо высказался насчет того, что каждому следует заниматься своим делом. Андропов недовольно буркнул:

Министр иностранных дел СССР А.А. Громыко во время встречи с первым секретарем ЦК ВСРП Я. Кадаром. 1980

[РГАКФД]

– Во внешней политике у нас разбирается лишь один товарищ Громыко.

Из их отношений исчезла прежняя приязнь. Тем более что если Брежнев на встречах с иностранцами мог только прочитать подготовленный ему текст и постоянно поворачивался к Громыко, ища у него одобрения, то Андропов не нуждался в помощи министра при общении с иностранными гостями.

Когда Брежнев забрал Андропова в ЦК, стало ясно, что больше всего шансов стать преемником у Юрия Владимировича.

Академик Чазов вспоминает, как 10 ноября 1982 года ему позвонил охранник Брежнева:

– Евгений Иванович, Леониду Ильичу нужна реанимация!

Приехав, Чазов увидел, что Брежнев скончался уже несколько часов назад. Так что Евгений Иванович задумался не о медицинских проблемах. Перед ним стояла сложная задача: кому первому из сильных мира сего доложить о том, что генерального секретаря больше нет? «Я прекрасно понимал, что прежде всего о случившемся нужно информировать Андропова, – рассказывал Чазов. – Он должен, как второй человек в партии и государстве, взять в свои руки дальнейший ход событий».

Министр иностранных дел СССР, доктор экономических наук А.А. Громыко в рабочем кабинете. 1983

[РГАКФД]

Решение академика Чазова было политическим. Кто первый приедет на дачу Брежнева – тот и наследник. Юрий Владимирович в сопровождении Чазова зашел в спальню, чтобы попрощаться с Леонидом Ильичом. «Андропов вздрогнул и побледнел, когда увидел мертвого Брежнева, – писал Чазов. – Мне трудно было догадаться, о чем он в этот момент думал – о том, что все мы смертны, какое бы положение ни занимали (а тем более он, тяжелобольной), или о том, что близок момент, о котором он всегда мечтал, – встать во главе партии и государства».

Смерть Брежнева Громыко перенес спокойно. Он не боялся за свое положение. Напротив, рассчитывал на повышение. Но Андропов наверх его не пустил, хотя сделал приятное предложение:

– Я, конечно, хотел бы, чтобы ты продолжал работать министром иностранных дел, но в то же время, если ты согласишься, предлагаю тебе занять пост председателя Президиума Верховного Совета. У меня нет сомнений, что все товарищи и на политбюро, и в Верховном Совете поддержат мое решение.

Громыко отказался.

Андропов искренне удивился:

– А я думал, тебе это предложение понравится.

Громыко объяснил потом сыну: