Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков
Но взять и пригнать обратно бригаду фокусников — это был не наш уровень, кто мы такие с Блохиным, я старший лейтенант запаса, он майор, так что подключился Юрий Нагорных. Он был очень недоволен и раздражён, говорили, что от кого-то из больших людей получил серьёзный выговор за то, что не предусмотрел форс-мажорную ситуацию. Однако через два дня он согласовал командировку сотрудников ФСБ в Сочи, и Блохин доложил, что они вернулись. Мы очень обрадовались, и в первую же ночь, с 11 на 12 марта, вскрыли все флаконы Б с грязной мочой. Но закрыли меньше половины — надо ждать, когда привезут мочу на замену. Поразительно, что паралимпийцы не знали и не помнили, кому и что кололи, просто какой-то колхоз имени Ирины Громовой.
А фокусники чуть было снова не уехали — то ли чего-то не поняли, то ли им не объяснили, что до конца Игр осталось четыре дня и нет никакой гарантии, что не появятся новые положительные пробы на триметазидин! Договорились, что бригада фокусников уедет 15 марта, и в тот день мы спокойно, не торопясь и не волнуясь (никого чужих вокруг нет), вскрыли флаконы и заменили основную порцию проб. Остальных мы припугнули, что если кто 16 марта сдаст пробу с триметазидином, то об этом станет известно — и вас дисквалифицируют лет через пять, когда сделают повторный анализ.
Последние пробы мы получили 17 марта, а уже 19-го числа кровь и моча паралимпийцев были упакованы и отправлены в Лозанну. И только 20 марта настал мой первый выходной день за два месяца, проведённых в Сочи. Паралимпийские игры завершены, олимпийская лаборатория закрыта, и с 27 марта Антидопинговый центр в Москве возобновит свою работу. Мои сотрудники сходили на церемонию закрытия — и улетели в Москву. За всё время Олимпийских и Паралимпийских игр я нигде не был и ничего не видел, кроме телевизора. Мне приносили билеты на открытия, закрытия и какие-то финалы, но мои лабораторные красавицы — они же сотрудницы — были начеку и всё так быстро расхватывали, что я не успевал запомнить, кого я должен поблагодарить и за что, то есть куда мне давали билеты и приглашения.
Ну и ещё одна выдержка из дневника за 18 марта:
„Смотрел в 15:00 прямую трансляцию — Путин подписал указ о вхождении Крыма и Севастополя в состав России.
Это „жароптицево перо“! Вообще касаться даже нельзя“.
Помните из „Конька-горбунка“ Петра Ершова? Конёк предупреждал, что нельзя брать перо:
„Много, много непокою
Принесёт оно с собою“. —
„Говори ты! Как не так!“ —
Про себя ворчит дурак…
13.9 Анализ пробы Б Елены Лашмановой. — Виктор Чёгин
Мне позвонил Алексей Мельников и сказал, что надо встретиться с Виктором Чёгиным и решить, что нам делать: возбуждённая IAAF с января настаивала на проведении контрольного анализа пробы Б Елены Лашмановой. Мы встретились в прекрасном стейк-хаусе „Соверен“ в центре Сочи и попытались согласовать свои действия, но я сказал, что никаких манипуляций с пробой Б не будет — что́ контрольный анализ покажет, то и отправится в АДАМС. И 23 марта я улетел в Москву. Там меня поджидал Юрий Нагорных, мы с ним подвели итоги нашей работы в Сочи. Ходили слухи, что он разругался с Виталием Мутко, когда министр на встрече в Кремле оттеснил Нагорных далеко на задний план, публично и болезненно принизив его роль в сочинском успехе. Видно было, что Нагорных переживал; потом он рассказал, что на него и на Мутко оказывали большое давление, просили найти решение по Лашмановой и не допустить скандала с олимпийской чемпионкой. Я уклончиво пообещал: подумаю, мол, что можно сделать — и улетел в любимый Лиссабон.
Там, в Лиссабоне, в начале апреля ВАДА собрало директоров лабораторий. Сэр Крейг Риди, новый президент ВАДА, раздавал книги; на моём экземпляре тоже остался его автограф, это был Кодекс ВАДА в новой редакции, вступающей в силу с 2015 года. Из Лиссабона мы полетели в Кёльн на 32-й симпозиум Манфреда Донике. Мой доклад был самым первым, точнее, его приготовил Тимофей Соболевский, а я доложил о нашей работе в Сочи. Это была кёльнская традиция — после каждых Олимпийских игр директор рассказывает, как создавалась и работала лаборатория, что было нового — и чем запомнились прошедшие Игры.
Но, Боже мой, я ведь ещё в подробностях помню 10-й, юбилейный симпозиум, когда в присутствии Донике мы разыграли небольшое представление, забавный скетч на полчаса. Кристиан Айотт, положив ноги на стол, хорошо копировала Донике, как он дремал во время лекций, но иногда делал мне замечания, внезапно приоткрыв один глаз, обещая, что заклеит мне рот скотчем. Но он этого, конечно, не делал. А Кристиан — взяла и заклеила мне рот. Все смеялись, а мне было больно отдирать клейкую ленту от усов.
Снова Москва — к нам приехали независимые эксперты по менеджменту качества, мы строго исполняли все указания ВАДА. Профессор Бруно Бизек остался доволен и объявил, что наконец-то он увидел и может это подтвердить — marriage of quality and science, то есть слияние, сплав качества работы и уровня науки. Я был очень благодарен двум профессорам, Бруно Бизеку из Нанта и Питеру ван Ино из Гента, за их замечательный отчёт, за его финальную версию, в которой они обосновали вывод о нашем соответствии международному стандарту ВАДА для лабораторий. Этот отчёт был отправлен в ВАДА. Так неприметно завершилась наша 18-месячная нервная и изматывающая война с ВАДА, включавшая драматическую битву в Йоханнесбурге. Забавно, что в борьбе с ВАДА мы отстояли именно вадовскую аккредитацию Антидопингового центра, защищались изо всех сил и в итоге победили. Но никто ни слова не написал об этой битве, будто ничего и не было.
И не надо, я сам напишу, как это было!
Тем временем Томас Капдевиль, заместитель доктора Долле, постоянно напоминал о срочности проведения контрольного анализа пробы Б олимпийской чемпионки из Саранска Елены Лашмановой. Тренер Виктор Чёгин, лично заливший
