За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

– Ну ничего, и до него доберемся, – пообещала Мадлена.

– Федин недавно у нас в гостях был. Ненавидит меня люто, мне даже кажется, что он в виде инкуба по ночам шастает у нас по квартире, ищет крамолу, чтобы мне не ссуды и не путевки, а командировочку в какой-нибудь Воркутлаг выписали.

– Это что значит?

– Воркутинские трудовые лагеря, иначе говоря, каторга. Ну а последний участник нашего сегодняшнего варьете – Мишка Майзель. Тоже все орал: «Почему не расстрелян Булгаков? Почему не расстрелян Булгаков?» Пока его самого не кокнули при Ежове вместе с такими же горлопанами, знавшими, кого расстрелять, кого пощадить. Жорка Горбачев еще был с ними, но его мы, кажись, уже загасили в предыдущие разы.

– Загасили, – подтвердила беспощадная Мадлена. – И опять-таки удивительно: сколько людей мечтали о твоей смерти, взывали, а в итоге сами оказались обречены на преждевременную смерть. А тебя и Ягода, и Ежов стороной обошли.

– Потому что Бог есть, а я никогда не призывал к тому, чтобы кого-то к стенке поставили. Запомни, Сереженька, Бог есть!

– Ладно, Потап, запомню.

Гирудотерапия все еще помогала, и после нее его не терзали столь нестерпимые боли, несколько дней можно было работать. И он спешил лишний раз отредактировать «Мастера и Маргариту», теперь вот вставил в нее линию барона Майгеля.

До ноябрьских праздников продержался почти без болей, лишь изредка не мог сдержаться и стонал. А в ночь с восьмого на девятое опять начался бред, на сей раз он ходил по квартире и бормотал:

– Да, она выстрелила себе в сердце. Потому что у нее голова болела, как у меня. Мне бы тоже вальтер. Вы бы пришли ко мне, я бы вам многое рассказал такого, чего вы не знаете. Почему вы не пришли ко мне? Ведь я так ждал вас все эти годы!

Выпил изрядное количество микстуры и постепенно успокоился, но никого вокруг себя не узнавал, теперь даже и Сережу. В половине девятого утра уснул. Сережа сказал:

– Мне страшно. Не уходи, мама!

И она легла в комнате сына. В половине двенадцатого Михаил Афанасьевич прибежал:

– Вставайте, он пришел, он пришел! Вон он, уже входит в квартиру. Встречайте его. Дорогой гость явился!

– Да нет же никого, Потап! – воскликнул отчаянно Сережа.

– Нет? Вы хотите сказать, что его нет? По-вашему, и Бога нет?

– Бог есть, – ответил мальчик.

– Бог есть, но его никто не видит. Его никто не видит, но он есть. Почему же он есть, а вы его не видите. А я вижу. И он пришел к нам.

– Бог?

– Да при чем тут Бог? Он пришел. Понимаете? О-о-он!

Елена Сергеевна бросилась к телефону. Ни Захаров, ни Страхов не брали трубку. Ответил Арендт, молниеносно примчался. Полубезумец узнал его мгновенно:

– Андрей Андреич, родной мой, ты захватил инструменты? Мне нужна срочная операция, извлечь из сердца пулю. Я застрелился из вальтера, и пуля застряла в правом предсердии. А эти люди, – он кивнул на Сережу и Елену Сергеевну, – уверяют, что я должен быть уже мертв. А кто они такие и как появились в моей квартире, я понятия не имею.

– Вы не обижайтесь на него, – сказал хирург. – Это значит, что вы самые близкие для него. В таких случаях временного помешательства как раз не узнают самых близких и любимых.

– Да мы не обижаемся, – сказал Сережа. – Нам просто страшно.

– Я вас понимаю. Михаил Афанасьевич, скажите мне, при каких обстоятельствах вы выстрелили себе в сердце из пистолета?

– Я? – удивился полупомешанный, внезапно приходя в сознание. – С чего вы взяли? Да меня бы уже давно в живых не было. О, это Люся, жена моя. А это Тюпа, наш сын. Мы самая дружная семья на всем белом свете. А этот, – он указал куда-то в никуда, – он против нас. Вот, посмотри, Люся, как он заснет. Посмотри, есть какой способ. – Он повернулся и принял какую-то замысловатую позу. – Помнишь, он в Севастополе с нами был?.. Еще такой сердитый был… такой сердитый…

– Да кто?

– Он. – Без дальнейших пояснений лег и вдруг быстро уснул. И, проспав долго, проснулся к вечеру таким, будто не было дневного бреда. Поел с аппетитом.

– А кто приходил днем? – спросила Елена Сергеевна.

– Арендт.

– А еще кто? Ты все повторял, что пришел какой-то он.

– Не было такого, не помню. Давай, родная, немного еще поработаем. Там надо в роман одну сценочку вставить.

Работали до часу ночи, он устал и уснул. А в семь утра снова пробудился ненормальным:

– Люся! Гони его прочь из моего кабинета, он там ищет, разнюхивает все. Мерзавец! Какой мерзавец!

– Да кто на сей раз?

– Представляется зубным врачом. А сам не что иное, как Асмодей. Хочет мне фальшивые коронки и зубы поставить. Знаем мы, какие у него коронки! Короночки! Поставишь и кусаться начнешь. И запрут тебя, дурака.

Приехал врач Забугин. Выслушал весь бред, сделал укол кофеина.

– Надо бы в больницу, – сказал.

– Я знаю ваши больницы, – возразил больной. – Чесноком лечите, а более ничего. Сплошное дуракаваляние.

В бреду Михаил Афанасьевич выглядел и смешным, и жалким, и жутким. Бледный, глаза белые. От укола уснул, с него сошел сильный пот, проснулся к полудню насквозь мокрый. Засмеялся:

– Ты что, поливала меня из шланга? Как клумбу?

Покуда он принимал ванну, она полностью поменяла ему белье. Вышел веселый, здоровый, даже бодрый. Запел:

– Ну-ка, чайка, отвечай-ка…

– Так, чайка, отвечай-ка, кто я, по-твоему?

– Богиня!

– А ты?

– Бог соответственно. Аполлон Полуведерский. – Лег. – Ой, как хорошо, Люсенька, в чистенькой пижамке, на чистом белье, ароматно.

– Температурку.

Смерил, тридцать шесть и четыре, прекрасно! Спросил:

– А тут какой-то больной до меня лежал? Его уже выписали или того, со святыми упокой?

– Выписали засранца, – ответила жена, не веря счастью, что он такой совсем здоровый и веселый. – Всех измучил. То к нему Федин придет, то Фадеев, то Асмодей под видом зубного врача.

– Да, бывают такие занудные пациенты. Мнимый больной. И с каким же эпикризом его выписали?

– Злостная симуляция.

– Во-во, это проницательный Федин сразу определил. Пинка напоследок выдали?

– С лестницы летел вверх тормашками.

За обедом жадно намазывал себе бутерброды икрой и лопал за милую душу. Выпил огромную чашку бульона, потом еще рыбы поел.

– Ты тоже не переусердствуй, – проворчала Елена Сергеевна.

– Ты, знаешь ли, тоже не без недостатков! – вдруг рассердился он ни с того ни с