За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень
– Случайно. Совершенно случайно. Уж будьте покойны!
Инженер Рейн, после того как его бросила жена, изобрел машину времени и отправился сначала в прошлое, откуда выудил в советскую эпоху Ивана Грозного, а потом рванул на триста лет в будущее, ненароком прихватив с собой домоуправа Буншу-Корецкого и вора Милославского по прозвищу Солист. Москвичи в том будущем обитают в неком особом воздушном городе, который называется Блаженство, и за три столетия построили бесклассовое общество, что вызывает у Бунши сомнения, он подозревает в этом некий уклон. Это вызвало особый смех у Люси, когда муж читал ей получившийся набросок пьесы.
Проект дома № 3 в Нащокинском переулке
[Музей М. А. Булгакова]
Вернувшись из Ленинграда, Булгаков про тамошний мюзик-холл забыл, потому что навалилось новое блаженство – МХАТ получил добро на постановку спектакля «Бег».
– Видишь, как стало фартить? – радовалась агентка Мадлена. – Давно надо было на мне жениться. А то гляньте на него, люди добрые, он клятвы давал: никогда, ни при каких обстоятельствах не искать встреч, не любить, не думать, не мечтать… Как ты мог, я не понимаю!
– Виноват, ваше высокоблагородие, готов принять телесные наказания. Но только в виде немедленного исполнения супружеского долга.
Внеся все необходимые поправки в «Бег», снова жадно набросился на роман о Воланде, в письме к Вересаеву признавался: «В меня вселился бес. Уже в Ленинграде и теперь здесь, задыхаясь в моих комнатенках, я стал марать страницу за страницей наново тот свой уничтоженный три года назад роман. Зачем? Не знаю. Я тешу себя сам! Пусть упадет в Лету! Впрочем, я, наверное, скоро брошу это».
Он прекрасно понимал: такое, что он сейчас сочиняет, никогда не напечатают ни в журналах, ни в альманахах, ни, тем более, отдельной книгой в кожаном переплете. Но оно шло, оно писалось, оно текло широкой рекой…
Квартирный вопрос очень старался испортить чете Булгаковых их блаженство. Строительство писательского кооператива в Нащокинском переулке по-прежнему преступно затягивалось, хотелось скулить и чесаться от нетерпения. Поскорее покинуть опостылевшую съемную квартиру на Пироговке! В кабинете стало так сыро, что пришлось книги перетаскивать в столовую, и трамваи грохотали навязчиво, будто мстили за то, что один из них в романе у Булгакова отрезал голову человеку. Решительно отказавшись от переделок «Мольера», Булгаков ушел от всех передряг в свой роман, коему снова вернул название «Инженер с копытом». Почему-то ему особенно нравилось в отношении дьявола слово «инженер», от латинского «ingenium» – «изобретательный».
Он снова по многу часов сидел калачиком при свете лампы с зеленым абажуром, вот только кошки не хватало, чтобы спала в желтом круге, временами помуркивая. А он так привык смотреть на нее, когда слово застопоривалось. Она проснется, подаст звук, и стальное перо заскрипит с прежней силой. Теперь следовало привыкать писать без пушистого дымчатого помощника, и оттого все больше раздражала некогда счастливая квартира на Пироговке. А кооператив в Нащокинском, съевший безумное количество денег во времена театральных успехов, до сих пор никак не собирался объявить о своей готовности к вселению. И это при том, что обещали к Новому году!
Когда пишешь, жизнь бежит где-то рядом, то и дело норовя задеть тебя, отвлечь, вырвать из блаженного света вдохновенной лампы, и ты бормочешь рассеянно в ответ на новости этой навязчивой жизни: «Свидерский? Погиб? В автокатастрофе? Жаль, жаль, он был так добр ко мне…» «Звонили из Ленинграда? Мюзик-холл? Хотят ставить “Блаженство”? Чудненько, ладненько…» «В Германии? Жгут книги? Гитлер? Что создал? Политическую полицию? Как-как? Гестапо? Чепуха какая-то, на “Торпедо” похоже или “Динамо”. Во вчерашнем матче московское “Динамо” разгромило берлинское “Гестапо”, пять – ноль». «Из МХАТа? Перспектива постановки? Вот черт! Придется опять переделками душу травить. Только и знай, что переделывай, а в Переделкине дачу не дают».
И приходилось весь июнь и июль тратить на суету вокруг «Бега», а перспективы оказывались зыбкими, напрасная трата времени и сил. Голубкова и Серафиму оставить в Константинополе? Да хоть в Свинопополе! Надоели вы мне хуже мигрени. Убрать допрос в контрразведке? Так ведь то же белая контрразведка, и показана она в самом зверском виде!
– Да пропади он пропадом, этот «Бег»! – снова расставаясь с пьесой, плевал он и с удовольствием возвращался к роману, над которым еще никогда так много не работал, как в этом году. Сцены ложились одна лучше другой. Потом перечитывал – одна хуже другой. Потом снова перечитывал – да нет, вроде бы ничего.
А между тем, мой добрый читатель, как уже сказано в начале главы, пролетел первый год их супружеской жизни.
– Я был уверен, что мы будем отмечать его в новой квартире. Прости, дорогая! И прими от меня подарок.
Эту первую годовщину они провели точно так же, как год назад. Сначала для соблюдения традиции заглянули в Ленинскую библиотеку, а оттуда рванули в «Метрополь», где заблаговременно был заказан тот же самый люкс.
– Мне кажется, на твой день рождения мы поедем в Париж, – лежа в роскошной кровати и обнимая жену, произнес Михаил Афанасьевич.
– Блажен, кто верует, – улыбнулась жена.
Но спустя несколько дней Парижем и впрямь повеяло. На очередной спектакль «Дней Турбиных» явился крупный французский политик Эррио, несколько раз избиравшийся премьер-министром. Он пришел в полный восторг и, будучи представлен автору, в разговоре, помимо всего прочего, поинтересовался, бывал ли автор во Франции.
– Jamais, – произнес Булгаков слово, известное в России многим из тех, кто французского языка не знает. – Жамэ.
В ответ на крайнее удивление мсье Эррио он честно сказал, что необходимо приглашение, а главное, разрешение советского правительства.
– Так я вас приглашаю! – воскликнул французский гость. – Alors, je vous invite!
На что приглашенный поблагодарил и добавил, что написал пьесу и книгу о Мольере. Пьеса не идет, книгу не печатают.
– Ну вот, Люся, приглашение получено, осталось договориться с правительством и – в Париж!
Вскоре во МХАТе Горький читал свою новую пьесу «Достигаев и другие». Булгакова подмывало спросить про книгу о Мольере, но он так и не решился, зато получил массу поучений со стороны Афиногенова, как политически правильно изменить кое-что в «Беге». Елена Сергеевна с первого сентября стала вести дневник и все туда подробно записывала.
Автограф М. А. Булгакова, оставленный артисту Г. Г. Конскому на пачке папирос «Наша марка»
28 октября 1934
[Музей М. А. Булгакова]
Однажды пришла на Пироговку обедать Ольга, стала передавать разговор между Немировичем-Данченко и Афиногеновым о том, какой Булгаков упрямый, напишет все, как ему заблагорассудится, и
