Только хорошее - Ольга Остроумова
погреб, который набивался снегом и льдом. Там мама хранила разносолы: квашеную капусту, моченные соленые арбузы, помидоры, огурцы. И все это бочками, ведрами, кадушками. Капусту рубили специальным топориком. На стол стелилась клеенка, ставилось деревянное корытце, и мама рубила кочан за кочаном.
Образования у мамы не было никакого, а профессий много. Она постоянно где-то работала. Научилась фотографировать. У нас в сарае, в Куйбышеве уже, висели два тента — так называемые «фоны». Мы ими накрывались, играли. Там были грубо-грубо намалеваны горы и два оленя. А мама во время войны на фоне этих олений и гор фотографировала людей, пока папа был в Трудармии, чтобы прокормить Люду и Раю. И на станции тех, кто возвращался с войны, она фотографировала. (Папа тоже очень любил фотографировать. У каждого из нас — Раи, Люды, Геры, у меня — штук по десять альбомов с аккуратно вклеенными им фотографиями, подписанными каллиграфическим почерком: кто, что, когда. Целая жизнь.)
Потом, когда мы в Куйбышев переехали, мама устроилась в киоск «Союзпечати». После работала в гардеробе железнодорожной поликлиники.
Еще мама шила. Не просто шила, она обшивала всю семью. В Бугуруслане, в школе устраивались новогодние карнавальные вечера. И мама смастерила старшей сестре Рае потрясающий наряд с такой юбкой-солнцем, расшитой шахматной клеткой, черным по белому, и черной блузкой с маленькими частыми петельками. А еще шапочку с конем по папиному эскизу. Я сейчас думаю, какое же нужно было иметь терпение, чтобы столько квадратиков пришить! А потом, много лет спустя, уже моя дочка Оля красовалась в нем на празднике. Недавно я отослала его в детский дом, вместе с пальчиковыми куклами — Петрушкой и другими. Их тоже мама сделала для нас. Кого-то они теперь радуют?… А уж сколько костюмов Снежинок нам с Людой и Раей мама нашила — не пересчитать! На своей «Зингеровской» машинке она вышивала гладью для церкви «воздухи». Бесплатно, просто отдавала в храм. И что-нибудь новенькое мы обязательно получали от нее на праздники. Вот первое мая, например, уже тепло. Почему-то тогда, в детстве, на майские всегда было тепло. По улице идут толпы демонстрантов, я просыпаюсь и вижу — висит платьице. Новое! Да еще и туфли новые! Ну, это уже Рая привезла из Ленинграда. Ой, невероятно! Еще курточку помню из вельвета — тоже мама сшила. Долго я ее носила. И главное — тепло. Чисто выметенный двор, открытые двери, в доме пахнет пирогами. Вечером приходили папины коллеги из школы, пили чай, ели пироги, пели за столом песни. Мама пела лучше всех! Как она пела! С этого, собственно, началось их знакомство с папой. Она пела в церкви, где папа был регентом хора. Папа ее там заприметил и вот они взяли, и поженились. Достаточно рано. Дедушка их и венчал.
А Новый год! Я думаю, что театр для меня начинался именно тогда, в нашей семье. Всегда мы придумывали какие-то костюмы с сестрой и братом. То поварёшки на себя нацепим, то еще что-то. Папа из себя казака изображал — кубанка, чуб — очень смешно. Заводил веселье обычно он, но мама всегда поддерживала и с удовольствием во всем участвовала. В Куйбышеве самая большая комната — зала было метров десять. Какая уж тут зала — зальчик. Но там стоял диван, большой буфет, трюмо, стол посередине и елка под потолок. Игрушки мы делали вместе с мамой. Резали полосочки из бумаги, раскрашивали их, склеивали — получались разноцветные цепи. Еще фонарики. Сидели вот за этим столом всей семьей — разрезали, раскрашивали, клеили. Стеклянных игрушек было мало, в основном картонные, такие, как будто, чуть-чуть надутые. Больше всего мне нравился петушок. И вот мы наряжали елку, наряжались сами и приглашали гостей. Герка своих друзей, я своих, папа своих. Обязательно готовили подарки. Брали жатую бумагу, мастерили из нее мешочки, ну и какие-то конфетки туда запихивали. А если могли еще добавить к конфеткам мандарин — то это был вообще царский подарок! Новогодний запах из детства — это запах мандаринов. Сейчас он почему-то ушел. Я даже нюхаю иногда — нет, не пахнут. Может быть, они так благоухали именно от того, что появлялись в доме всего раз в год? А сейчас в любое время на прилавках — волшебство ушло. И вот сам новогодний праздник: за столом снова собирались учителя из папиной школы — все женщины! И все были влюблены в папу. Праздновали в складчину. Но мама все равно готовила основной стол, пекла свои знаменитые пироги. И пели, пели, пели за столом. Папа мой никогда ни на что не жаловался, был очень терпеливым человеком. Но вот было две песни, под которые он плакал всегда — «Вечерний звон» и «Не шуми ты рожь спелым колосом». Он и сам чудно пел, о маме я уж не говорю… Однажды родители решили учить меня игре на фортепиано в музыкальной школе. Единственную из всех детей. А денег то нет — купить пианино не на что. У мамы была котиковая шуба — единственное ее богатство. Я бы сказала, вообще наше общее богатство. Самая дорогая вещь в доме. Продали шубу и купили мне пианино. Старое такое. Оно до сих пор сейчас в квартире на Скаковой. Там дека чугунная, уже настроить нельзя даже, но выбросить я его не могу. Папа выучился играть на нем сам, хотя пальцы были скрючены — сухожилия какие-то повреждены. Но он все равно играл, аккомпанировал себе, пел романсы. А меня отдали в музыкальную школу. Я ходила-ходила, ходила-ходила, потом один раз пропустила, второй раз, целый месяц прогуляла. У меня была чудная учительница — прелестная женщина! Она прихрамывала на одну ногу и поэтому я сразу увидела, когда учительница появилась у нас во дворе. Ужас! И мама тут сидит, кошмар! Пришлось мне закончить музыкалку, честно говоря, с грехом пополам. Как я это не любила, и как мне это потом пригодилось в жизни и профессии.
Папа был книгочей, книголюб. Еще в детстве полюбил приложение к журналу «Нива» и, наверное, с тех пор развилась у папы эта страсть к книгам, к библиотеке. Уже в Куйбышеве в нашей небольшой зале умещались целых два шкафа, а в них книги — в несколько рядов. В книжных магазинах папу знали все продавцы, оставляли ему новинки.
