Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

Как я стал женихом

В Петербургском университете на третьем курсе не было переходных экзаменов, что давало возможность воспользоваться свободным временем. Практических занятий в те годы не было, и прохождение курса сводилось к слушанию некоторых интересных лекций, а менее интересные прочитывались дома. В августе 1880 года я стал искать работу[126]. Предпочитал найти урок, а не заняться вновь изданием лекций, чем был занят на втором курсе[127]. Обходил знакомых, справлялся в нашем землячестве и прочее. Среди знакомых студентов был у меня приятель Масловский из очень зажиточной и аристократической семьи. От него получил телеграмму, городскую, непременно быть у него вечером. Пришел и узнал, что некий Кобылянский, пожилой богатый человек, ищет секретаря, который поехал бы с ним на шесть месяцев в Вену, и Масловский предложил мне это занятие, так как получить отпуск в университете тогда было легко. Что придется делать и каковы условия, он не знал. Получив рекомендацию на руки, отправился к господину Кобылянскому. Очень богатый дом на Моховой. Пришлось долго ожидать, так как я не предупредил, что буду. Познакомились, поговорили довольно долго и обстоятельно. Видимо, господин Кобылянский хотел узнать, смогу ли выполнять предполагаемую работу и что я из себя представляю. Экзамен я выдержал, тогда же был приглашен к чаю, и господин Кобылянский объяснил мне, что он в течение ряда лет написал исследование о земельном вопросе в связи с освобождением крестьян, что эту его работу надо привести в порядок и приготовить к печати. Труд немалый. Заниматься будем вместе по утрам два часа, а затем после обеда. Вечером я буду приводить в порядок материал и переписывать начисто. Машинок тогда не было. Он полагал, что в течение шести месяцев мы успеем все сделать. Четыре месяца мы будем жить в Вене, месяц в Мариенбаде[128] и месяц в Швейцарии. Условия таковы: проезд по второму классу, все расходы в дороге и 150 рублей в месяц. Он пояснил, что жизнь в Вене значительно дешевле, чем в Петербурге, а в Мариенбаде и в Швейцарии буду получать по 200 рублей в месяц. Сидел я у него долго. Не отпускал, много беседовали о литературе того времени. Живы были и творили Толстой, Тургенев, Достоевский, Лесков и еще, и еще. Я просил дать мне денек-другой обдуматься, а он пригласил меня в ближайшее воскресенье позавтракать с ним у Кюба[129], когда и дам ему ответ. Выехать надо было в конце сентября, чтобы с 1 октября начать работу.

Побеседовал по этому поводу кой с кем, обсудил, подсчитал гонорар и нашел, что предложение чрезвычайно для меня выгодное: поживу за границей, увижу свет, работа, в сущности, пустая, запасусь лекциями и пройду третий курс вне университета. Привезу в Россию не менее 600 рублей, чем совершенно обеспечу свою жизнь на четвертом курсе, когда придется много заниматься и приготовить диссертацию. Решил принять предложение. В воскресенье привел в порядок мой незатейливый костюм (формы в те годы не было) и пошел в аристократический ресторан, где нашел господина Кобылянского. Встретились дружелюбно, и я шутя представился ему:

— Секретарь Андрея Николаевича Кобылянского.

Он выразил по этому поводу удовольствие, прибавив:

— А я боялся, что найду секретаря в лице худосочного и угреватого молодого человека, хмурого и нелюдимого, а судьба моя позаботилась дать мне желанного.

Роскошный завтрак, какого до сего не ел, приятная непринужденная беседа с умным, образованным пожилым человеком доставили мне удовольствие. Я оживился, много болтал, знакомил его с университетом и жизнью студенчества. Годы уже были тревожные, началась реакция. Поговорили и по этому поводу. Разошлись тепло, и он просил быть у него во вторник «для оформления наших отношений» и ввиду моего желания уехать из Петербурга раньше. Я решил навестить моего брата, врача Акима Филипповича, жившего в Кишиневе, которого любил и очень хотел видеть. Кишинев относительно по дороге за границу, и я смогу месяц пожить у брата.

Во вторник отправился к Кобылянскому в назначенный час. Господин Кобылянский вручил мне письмо на мое имя, предложил прочесть. К моему недоумению, в письме были изложены условия моей поездки.

— А зачем мне сей документ? — спросил я Кобылянского.

— Едем надолго, — ответил он, — человек я нездоровый, могу окочуриться внезапно и вас оставить за границей в тяжелом материальном положении. А по содержанию сего письма мой душеприказчик или наследники уплатят вам полностью вознаграждение.

Сообщил ему о плане выехать раньше и быть в Вене в конце сентября, чтобы устроиться к 1 октября. Одобрил и выдал мне на проезд по 10 рублей в сутки во время поездки и за полмесяца жалованье. Рекомендовал ничего не покупать в России, не брать с собой лишнего имущества, ибо в Вене все прекрасно и стоит не больше половины русских цен. Он много смеялся, когда я ему описал богатство моего туалета и когда показал ему квитанцию ломбарда о закладе пальто за 8 рублей 50 копеек и серебряных часов за 3 рубля. Условились увидеться до моего отъезда, чтобы сговориться о встрече в Вене.

Получить заграничный паспорт было весьма просто. Заручился нужными лекциями по предметам (тогда печатных курсов почти не было), кой-какими книгами и в двадцатых числах августа пошел к Кобылянскому откланяться. Он мне сказал, что в Вене живет ежегодно и подолгу, что там у него близкие, интимные друзья, указал свою квартиру, где его найду. Узнал от него, что он старый холостяк, слушал лекции в молодости по философии в Венском университете, служил в Министерстве уделов, а теперь пока «не у дел» несколько лет. Тепло распрощались, и я уехал в Кишинев как подобает, по третьему классу, из чего и из суточных получилась хорошая экономия.

Встретили меня брат и его жена чрезвычайно радушно. Брат, как врач, был участником турецкой войны[130]. Был он под Плевной и на Шипке[131], перенес много тяжелого, и служба его закончилась нервным ударом, правая рука и правая нога остались парализованными. Получил он отличия: Владимира, медаль за Шипку, благодарность наследника, возведен в потомственное дворянство, и дали ему пенсию пожизненную. Брат приспособился писать левой рукой, специализировался по детским болезням, имел практику. Жена окружила его большим вниманием и уходом и всецело занялась воспитанием своих детей — дочь Ольга и сын Федор. Должен сказать, что жена брата, Августа Александровна, была энергичная, умная, с хорошим образованием женщина. В Кишиневе она выросла, ее знали, имела много знакомых и пользовалась расположением просвещенного местного общества.

Через несколько дней после моего приезда к нам пришел студент-медик Гольденштейн, двоюродный брат Августы Александровны. Молодой человек был болезненного вида: цвет лица — нечищеный сапог, глаза бесцветные, красные, воспаленные веки, узкогрудый, небольшого роста. Тихо вошел, тихо сел и тихо заговорил. Оказался остроумным, неглупым, но злым в своих суждениях о людях.