Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

Представился, дал копию жалобы. Прочел:

— Жалоба бесспорная, Сенат отменит, выступить, если настаиваете, могу.

Я — робко:

— В деле есть маленькое «но». Подсудимая — содержательница публичного дома (в кассационной жалобе об этом не упоминалось).

— Да-да, так-так, — задумчиво и с легкой улыбкой сказал Хартулари. — Как будто неудобно. Если бы дело серьезное, приговор тяжелый, поводы спорные, ну, тогда еще, пожалуй, можно бы выступить, а при данных условиях не могу.

Откланялся сконфуженно. Пошел к Миронову. Та же прелюдия и мое оповещение:

— Нет, нет, не пойду, а ну их к дьяволу. Газетчики заклюют. А отчего бы вам самому не выступить? Вы уже оскоромились и валяйте до конца. Дело вздорное. Сенат похерит приговор и предпишет произвести следствие по признакам растраты.

Откланялся. Вечером пошел к Карабчевскому. Миронов — мужчинище, с длинной бородой, мордастый мужик. Карабчевский — красавец, Аполлон! Любезно принял, прочел:

— И по такому пустяку приехали? Чего испугались?

Пояснил, что послан присяжным поверенным Поповым, который считает необходимым поддержать жалобу, и доложил мое «но»…

Карабчевский, точно обидевшись:

— Ну, зачем я выступлю? Нет, не пойду.

Откланялся. Был у меня товарищ по университету З. Л. Раппапорт, тоже помощник. Пошел к нему, рассказал мои похождения. А он:

— Если бы вы сказали, что даете 1000 рублей, то пошли бы, а то думали, рублей 200 — не стоит пачкаться. А вы пойдите в Сенат и загляните в дело, может быть, проект решения известен. Обратитесь там к чиновнику К. Он вам даст нужные сведения за 25 рублей. Скажете, что вы мой товарищ.

Гросману я рассказал об отказе адвокатов и что завтра еще буду кой у кого. Гросман передал мне 1000 рублей для поверенного, и мы условились вечером на другой день увидеться.

Забыл упомянуть, что в Петербурге жил мой брат, Михаил Филиппович, тоже юрист, но его не было в городе, к моему горю, ибо он, как петербуржец, мог быть мне полезным.

Вечером пошел в оперу. Из партера взглянул на галерею, где еще недавно восседал и наслаждался. Шла «Русалка»[121]. Когда открылась сцена, то я был поражен обстановкой и красотой всего увиденного. Оказалось, что, сидя на галерее, я получал смутное впечатление об опере, которую слушал несколько раз до того. Ужинал я у Палкина (известный тогда ресторан)[122], а не за 25 копеек в кухмистерской, и в скверную гостиницу, где остановился, поехал на извозчике.

В одиннадцать утра не без трепета вошел в Сенат и бродил не менее получаса, пока нашел нужного чиновника. Объяснил ему, в чем моя просьба, и он пригласил меня быть в Сенате не ранее трех часов дня, ибо до этого времени не сможет дать мне дело. Пошел бродить по знакомой Морской и по Невскому, пообедал, как подобает адвокату, приехавшему в Сенат и получившему 25 рублей суточных. В три часа меня уже поджидал чиновник, вызвал в коридор, прошли в приемную, и там он мне дал дело, в котором указал на вложенный проект определения Сената.

— Бывает, — сказал он, — что сенаторы меняют проект решения, но не по такому делу, когда не будет и возражений.

— Так вы думаете, — спросил я, — что не за чем выступать поверенному?

— Ну конечно не надо. Приходите, послушаете, объявят, если пристав доложит, что присутствует сторона.

Вручил ему 50 рублей на радости. Он дал мне свой адрес и предложил всегда у него справляться, если понадобиться. По проекту Сената приговор отменяли и дело направляли к предварительному следствию по признанию растраты.

Решил Гросману не говорить, ибо он мог об этом телеграфировать и предать гласности, что я узнал заблаговременно решение.

Прождав Гросмана до восьми вечера, я отправился в театр. Утром явился Гросман с сильно помятой физиономией. Извинился, что не пришел вчера — закутил у знакомых и опоздал. Сказал ему, что все благополучно и чтобы он пришел в Сенат часов в двенадцать, когда ему сообщу результат.

— Что же вы, нашли-таки знаменитость?

— Да уж узнаете.

В одиннадцать утра я пришел в Сенат. Зал заседания пустой, посидел, походил и вновь зашел в зал. Подошел ко мне чиновник и спросил, по делу ли я. Сказал, что не выступаю по делу, которое защищал, но хочу выслушать или узнать решение Сената.

— Приходите к четырем часам, не раньше.

Прослушав два доклада и забыв о Гросмане, я ушел, а он, оказалось, просидел в передней, ходил по коридору до двух дня и пошел ко мне в гостиницу. Я же пошел купить жене подарок и кое-что для себя, пообедал и к четырем был в Сенате, выслушал решение и помчался в гостиницу, где застал бледного Гросмана. Объявил ему решение и сказал, что никого не пригласил. Составили телеграмму Гринбергам. Я предложил Гросману взять данные им мне 1000 рублей для поверенного, но он взял только 500 рублей, сказав, что «500 вы заработали, потому что эти деньги надо было бы отдать другому адвокату». Новое для меня богатство, и все «оттуда».

Покатил домой маленьким богачом. Через несколько дней явился Гринберг с Завьяловым, объяснил им положение дела. А они все ахали:

— Боже мой, если бы не поставили вопрос и послушались Попова…

Решили они так: к Попову более не обратятся, а со мной условятся, когда получат повестку и выяснится положение дела. Я им предложил поставить в известность Попова.

Прошло несколько месяцев, мои дела быстро улучшались, и я стал забывать Гринбергов. Раза два заходил Завьялов узнать, как объяснить «молчание». На что я ответил:

— Не трогают вас — значит, хорошо. Буду в Таганроге и, если что-нибудь узнаю, — сообщу.

В одну из поездок в суд просматривал объявления, вывешиваемые в суде, увидел фамилию Гринберг и прочел о прекращении производства по жалобе Бебетина. Пошел к секретарю, и он дал мне производство. Оказалось, что жена Бебетина умерла. Вызванный к судебному следователю по обвинению Гринберг в растрате Бебетин объяснил, что он не имеет чем подтвердить обвинение, что он не заплатил за съеденное, выпитое и за кутеж вообще и не думает, чтобы Мария Гринберг утаила его деньги. Показал в первом деле, что не хватало денег по расчету покойной жены. Следователь дело прекратил, и суд утвердил это постановление.

Сообщил Гринбергам радостную весть. Приехала ко мне сама Мария Павловна с мужем и Завьяловым. Благодарные слезы:

— Сам Бог послал вас нам. Сколько мы вам должны за ваши хлопоты? Мы, извините, не можем поверить, что это само сделалось.

На стол Григорий Гринберг положил 500 рублей, а она — «На память вам» — увесистый серебряный подстаканник.

Проходили годы[123]. Я не вел бракоразводных, увечных и конкурсных дел[124]. Имя у меня было безупречное. Меня избрали членом Совета[125]. И не преувеличиваю, я всегда краснел и чувство досады не оставляло меня, когда вспоминал о Гринбергах. Да, молодой начинающий адвокат должен быть обеспеченным и