Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков
Корреспонденты The New York Times Ребекка Руис и Майкл Швирц приехали в Лос-Анджелес и засели за работу. Майкл много лет работал корреспондентом в Москве, немного знал русский и был знаком с российской действительностью. Поначалу они отнеслись к моим словам с недоверием — уж слишком спокойно я рассказывал настолько невероятные вещи; им нужен был хотя бы ещё один свидетель происходившего в Сочи и в Москве. Пятого мая мы пригласили Тимофея и Олега присоединиться к нашему разговору. Естественно, про ночную замену проб в Сочи они ничего не знали и не могли видеть, что происходило по ночам на первом этаже, поскольку работали днём на втором этаже, но «водопроводчика Блохина» в лаборатории в Сочи видели постоянно, хотя во время Игр никаких перебоев с водоснабжением не было. Но самое главное, они подтвердили непрекращающиеся анализы проб мочи из пластиковой тары в Антидопинговом центре и создание банка чистой мочи в ЦСП в Москве у Ирины Родионовой, тестирование моего коктейля и контроль сроков выведения — и регулярные запросы на стероидные профили, когда наступало время подменять грязную мочу. Также была показана руководящая и направляющая роль заместителя министра спорта Ю. Д. Нагорных, подтверждена подлинность нашей переписки по электронной почте. Ребекка и Майкл поверили Тимофею и Олегу, успокоились и уехали готовить публикацию.
Никогда не знаешь, что может случиться! Пятого мая, когда Ребекка и Майкл ещё работали с нами в Лос-Анджелесе, вдруг объявили, что 8 мая во время популярной вечерней программы 60 Minutes на CBS выйдет специальный 15-минутный выпуск про допинговые махинации во время Олимпийских игр в Сочи! Виталий Степанов расскажет, как во время наших разговоров по скайпу я ему признался, что пять олимпийских чемпионов из России принимали допинг. Он записал 15 часов нашей болтовни и готов кое-что продемонстрировать в подтверждение своих слов. Мой адвокат немедленно связался с телекомпанией CBS и официально предупредил, что выпуск в эфир фрагментов наших частных разговоров является уголовно наказуемым деянием, потребовал уведомить об этом Степанова и полностью исключить показ фрагментов с моим участием. Программа получилась скомканной, и всё равно, хотя Виталий ничего не знал про мой коктейль и подмену проб, шум поднялся невероятный. Получилось что-то похожее на запуск осветительной ракеты перед ядерным взрывом — грядущей публикацией моего интервью в The New York Times.
Интервью появилось на сайте газеты 12 мая в середине дня. Я весь день нервничал, иногда мне было даже страшно, но у меня в апартаментах сидел Ти-Джей, пыхтел электронной сигаретой и записывал на камеру мои метания и вздохи. Исторический момент, нельзя упустить ни минуты! Наконец позвонил возбуждённый и радостный Брайан: интервью выложили, давай садись и читай вслух, можешь комментировать — и обязательно всё записывайте. Боже мой, свершилось! Какие молодцы Ребекка и Майкл, как хорошо всё изложили; я всегда опасался, что газетчики или телевидение всё перемешают непонятными кусками, напутают и переврут, но The New York Times — это не тот случай. Когда мы три дня подряд сидели с ними в Лос-Анджелесе, они у нас не взяли ни печеньки, ни банана, вообще ни кусочка, даже за кофе ходили на улицу через дорогу в Starbucks. Это стиль работы сотрудников газеты The New York Times, именно из таких мелочей формируется их полная независимость и отстранённость, залог объективности и достоверности каждого напечатанного материала.
Назавтра, в пятницу 13-го, вышла бумажная газета, и мы с Эндрю Сигманом спохватились только днём, ходили и искали, где её купить. В кофейнях всю прессу раскупают с утра; пришлось обежать все заправочные станции в Санта-Монике, где ещё оставались утренние газеты. В субботу вышло продолжение, и снова с анонсом на первой странице, где опубликовали схему лаборатории и специально обвели комнаты, между которыми была дырка для передачи флаконов с мочой.
16.4 Расследование профессора Макларена. — Расследование властей США. — Уголовное дело против меня в Москве
Новость оказалась невероятной, глобального масштаба, но она никого не порадовала — более того, поступательная история развития олимпийского спорта и антидопинговой борьбы дала глубокую трещину, произошёл тектонический сдвиг. Я выступил главным злодеем, разрушителем всей системы борьбы с допингом, причём изнутри, из самого её сердца — аккредитованной лаборатории допингового контроля! ВАДА поручило профессору Ричарду Макларену проверить мои откровения, и 20 мая все решили собраться в Лос-Анджелесе, провести небольшую конференцию и придать ускорение дальнейшей работе. Мы подготовили раздаточные материалы, и я сделал презентацию для вступительного слова Брайана Фогеля. Приехали Оливье Ниггли, Мэттью Хольц и Бекки Скотт из ВАДА, Клаудия Бокель из МОК и профессор Кристиан Айотт из Монреаля. Ричард Макларен участвовал по скайпу из Парижа, мне из соображений безопасности велели не появляться и тоже отвечать на вопросы по скайпу. Если у кого-то оставалась надежда на то, что я сказал неправду или что-то придумал, то эти мечты развеялись. Теперь вам всем придётся жить с моей правдой.
Мир раскололся на before and after.
Тут же посыпались положительные пробы российских легкоатлетов — началась перепроверка проб с Олимпийских игр в Пекине, в основном в них находили метаболиты Оралтуринабола по методике Соболевского. Пошёл слух, что я всех сдал. Кого там сдавать — они поголовно принимали всё подряд, а я ещё уничтожил их грязные пробы после чемпионата России в Казани в 2008 году, хотя IAAF просила меня их сохранить. Кремль назвал меня перебежчиком и предателем родины, но где она, моя родина? Вот эта путинская Россия — моя родина? Это позор на весь мир. Моя родина — Ромашково и Раздоры, где я всю жизнь пробéгал по лесам, и ещё Велокольцо и Гребной канал в Крылатском. На российских сайтах стали вспоминать Троцкого и как его убили ледорубом, обсуждать, сколько мне осталось жить, поэтому мы сменили телефоны, машину и место проживания. В новом районе меня никто не видел — к себе домой я заезжал на машине через подземный гараж. И сменили адвоката.
Департамент юстиции США, точнее, его Восточное отделение в Бруклине начало расследование. Причина была простой: США в течение многих лет выплачивали ВАДА несколько миллионов долларов в год из денег добросовестных налогоплательщиков, но в итоге допинговый контроль оказался иллюзорным и рассыпался на глазах у всего мира. В этом расследовании я фигурировал как участник допинговых безобразий, то есть
