Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков
Анализ пробы Белугина отрезвил «экспертов», утверждавших, что анаболические стероиды из моего коктейля должны были определяться на протяжении 20 дней и более. Стало очевидно, что всё исчезает за несколько дней, вернее, уходит в далёкую пикограммовую область, где вадовские лаборатории ничего не определяют. Но российский Следственный комитет как врал, так и продолжает врать. После Игр в Сочи спортсмены из «дюшесного» списка соревновались, сдавали пробы за рубежом, и раз никто не попался — значит, утверждали в СК, никакого коктейля не было. Следственный комитет опросил 700 спортсменов, те заявили, что ничего про коктейль не слышали и не знают, — значит, я всё это придумал. Наконец, Следственный комитет утверждал, что флаконы «берегкит» нельзя вскрыть без разрушения крышки и что в Сочи пробы привозили днём — и никакой дыры в стене не было.
«Эксперты» продолжали настаивать, что коктейль должен определяться в течение 20 дней! Я попросил уточнить, где и каким методом это было показано. Конечно, ничего определённого мне не ответили, а сослались на «мнение эксперта», а кто это такой, тоже не сказали, потому что это никакой не эксперт, имена всех экспертов известны, а это — замаскированная ложь, характерная тактика для российского «расследования». Вообще, я утверждаю, что коктейль можно определять и через 40 дней, если взять не 3 мл, а 20 мл мочи, провести твердофазную экстракцию и анализ с применением масс-спектральной системы типа орбитальной ионной ловушки Орбитрэп. По-английски trap — это ловушка, она позволяет накапливать (улавливать) именно те ионы, которые принадлежат метаболитам трёх стероидов, и затем анализировать их с невероятной чувствительностью. Однако такая сложная процедура нигде не применяется, а первоначальные процедуры тестирования (скрининг) в лабораториях допингового контроля даже близко не обладают такой чувствительностью. Для скрининга применяют быстродействующие тройные квадрупольные масс-спектрометры, однако они не накапливают ионы, а только сканируют, то есть быстро просматривают. Так что в 2014 году ультраследовые количества лаборатории не определяли и «дюшесные» олимпийцы могли спокойно соревноваться без опасения быть пойманными на компонентах коктейля. Их предупредили, что выведение составляет пять, а лучше семь дней; если не задирать дозы, то всё выходило за три-четыре дня. Но бывают спортсмены с замедленным метаболизмом, поэтому лучше подстраховаться.
Как тогда бороться с допингом? Да всё просто, надо отбирать пробы именно тогда, когда идёт приём препаратов, например того же коктейля. Тогда для обнаружения анаболических стероидов вполне будет достаточно оборудования базовой лаборатории допингового контроля. Так что это не проблема лабораторного инструментального анализа, это проблема коррумпированности и неэффективности тестирующих организаций, их бестолковости или непрекращающегося саботажа, когда пробы берут не у тех, не в том месте и не в то — обязательно неожиданное! — время, когда их следовало отбирать.
Перед Олимпийскими играми в Сочи сборная России по бобслею отказалась от участия в восьмом этапе Кубка мира в Кёнигзее, проходившем 25–26 января в Германии, хотя этот этап был совмещён с чемпионатом Европы и стоял в плане сборной; у меня есть этот план. Внезапно сборники решили уехать в Сочи и там готовиться к Играм, которые начинались 7 февраля, и заодно начать приём коктейля и всего остального. Все знали, что Международная федерация бобслея и скелетона отбирала пробы в Кёнигзее и все ресурсы были брошены туда. Желания гоняться за сборной России у неё не было, для этого надо было оформлять офицерам визы и ждать, когда их выдадут. Так что решили: пусть на территории России пробы отбирает РУСАДА, всё равно с 30 января всех олимпийцев начнёт тестировать МОК. Естественно, РУСАДА никого не трогало, и было понятно, почему бобслеисты пропускали этап Кубка мира накануне Игр, — секрет, известный всем, кто в курсе происходящего. Главное, что с 30 января по 23 февраля все пробы по правилам МОК шли в сочинскую лабораторию, ко мне, а у нас всё было готово, можно не беспокоиться. Если бы независимая и целеустремлённая тестирующая организация, независимая от международных федераций, национальных антидопинговых агентств и МОК, послала вдогонку пару терминаторов, офицеров допингового контроля обоих полов, взяла пробы 29 января и 5 февраля — и вывезла их в нейтральную лабораторию, аккредитованную ВАДА, к примеру в Гент или Стокгольм, то результат был бы совсем иной.
Вся российская сборная была бы дисквалифицирована на долгие годы.
Или взять Международную федерацию лыжных видов спорта (FIS) и Международный союз биатлонистов (IBU) — если бы они не саботировали расследование биологических паспортов российских олимпийцев, то добрая половина российской сборной была бы отстранена до начала Олимпийских игр в Сочи и не пришлось бы мне тогда так мучиться с ночными заменами проб. Более того, почувствовав опасность того, что вопрос с паспортами рано или поздно всплывёт, федерация (FIS) и союз (IBU) перенаправили данные по расследованию российских спортсменов в РУСАДА в надежде на то, что эти расследования там удастся затянуть или похоронить. И не просчитались — РУСАДА ничего не сделало и в ноябре 2015 года было признано не соответствующим Кодексу ВАДА. И работа по расследованию — или имитация работы — была прекращена.
17.2 Расследование комиссий Дэниса Освальда и Самюэля Шмида. — Отстранение России от участия в Олимпийских играх в Пхёнчхане
Детально описывать события моей жизни в США я не буду, они перевесят и заслонят события прошлого, подробности которых никто не помнит или не хочет помнить. Весь 2017 год я работал с ВАДА, помогал в расследованиях, особенно связанных с коррумпированными международными федерациями, прежде всего Союзом биатлонистов и Федерацией тяжёлой атлетики, IBU и IWF. Потом наступил черёд двух комиссий МОК, Дэниса Освальда и Самюэля Шмида. Я делился с ними информацией с помощью особых документов — аффидавитов, подтверждающих, что я заверяю написанное и подписываю, что говорю правду, под клятвой и присягой в присутствии своего адвоката. Правда — это то, что я видел или делал сам; насчёт чего у меня есть доказательства и свидетельства, и ещё то, что я знаю из первых рук, то есть от непосредственных участников, с кем
