Мамы. Письма на заметку - Шон Ашер

Нет никакого Бога, никакой справедливости. Иначе невозможно было бы, чтобы такой безупречный при жизни человек так страдал день за днем, пытаясь уйти. Ее последний страстный акт свободной воли заключался в том, чтобы отказаться от еды; идиотки медсестры проталкивают в нее по паре чайных ложек молока трижды в день, но я знаю, что она не отступится от единственного, что способно помочь ей закончить это мучение.

Как, как я смогу после такого вернуться к жизни, научиться снова смеяться?

С любовью, Марта

29

Не могу примириться с потерей

В 1989 году Джоан Кук-Карпентер умерла пятидесяти двух лет от роду от рака груди, который скрывала от семьи и друзей до последнего, стараясь избавить близких от беспокойства. В 1999 году, через десять лет после ее смерти, Карин Кук, ее двадцатидевятилетняя дочь, написала это письмо. Также ее перу принадлежит известный роман, частично вдохновленный собственным опытом, озаглавленный «Чему учатся девочки».

Карин Кук – к Джоан Кук-Карпентер

1999 г.

Дорогая мама!

В каком часу я родилась? В каком возрасте пошла? Каким было мое первое слово?

Мое тело начало принимать форму, схожую с твоей. Я неожиданно вижу в себе тебя. У меня столько вопросов. Я обращаюсь с ними в пустоту. Пытаюсь расслышать твой голос. Ищу смысл в уроке, оставленном мне твоей жизнью. Иногда эхо твоего отсутствия приносит мне ответы. Понятие «наставник» никогда не казалось мне осмысленным. Я держалась за надежду на тебя. Мой характер развивался в противовес этому отсутствию. У меня есть знакомые, к которым я обращаюсь за советами. Но это всего лишь советы. Знание приходит изнутри. И я так много еще не знаю.

Какие секреты ты унесла с собой? В чем ты находила силу? Когда ты поняла, что скоро умрешь?

Мне очень жаль, что я была так невнимательна. Все самое главное ты объяснила мне с самого начала – про жизнь, про любовь, про воображение. Но ежедневные мелочи иногда оказываются сложнее. Я неуверенно себя чувствую в мире правил и условностей, не зная, что от меня ожидается во многих случаях. Мне трудно даются решения и уходы. И званые обеды. Праздники и церемонии. Любые изменения. Мелочи превращаются в символы. Предметы обретают значение – проеденный молью свитер, старые фотографии. Твой сервиз теперь для меня ценность. Моя память – альбом с засушенными упущенными возможностями. Не могу примириться с потерей тебя.

Нравилась ли ты себе? Кого ты любила больше всех на свете? Чего больше всего боялась?

В те короткие недели перед твоей смертью я уже понимала, что надо задавать вопросы. Мне было девятнадцать, и я хотела знать, чего ты от меня ожидаешь. В последний день ты сказала мне, что понимаешь мое влечение к женщинам – и предположила, что на моем месте постаралась бы ему не поддаваться. Твое принятие мне пришлось домысливать уже в твое отсутствие.

Верила ли ты в меня? Приняла бы меня такой, как есть? Как ты представляла мое будущее?

Я знаю, что мои политические склонности тебя пугали. Ты привыкла, чтобы снаружи все выглядело пристойно, научилась подавлять чувства, стирать из памяти неприятные события. С тех пор я вывела на свет многое из того, что ты предпочла бы хранить в тайне. Я больше не могу быть хранительницей семейных секретов.

Я пытаюсь раскопать подробности твоей жизни. Записные книжки, письма, семейные истории – все, что мне попадается, служит удовлетворению моего желания понять тебя и твой выбор. Я знаю теперь и о романах, и о жестокости, обо всем том, что ты прятала от меня. Это знание заполняет пустоты в моей памяти и делает твой образ более выпуклым.

‘ВСЕ САМОЕ ГЛАВНОЕ ТЫ ОБЪЯСНИЛА МНЕ С САМОГО НАЧАЛА – ПРО ЖИЗНЬ, ПРО ЛЮБОВЬ, ПРО ВООБРАЖЕНИЕ. НО ЕЖЕДНЕВНЫЕ МЕЛОЧИ ИНОГДА ОКАЗЫВАЮТСЯ СЛОЖНЕЕ ’.

Кем ты хотела стать? Было ли в твоей жизни время, когда ты оставалась одна? Почему ты подала на развод? Верила ли ты в Бога?

Одно воспоминание тревожит меня. Я спросила тебя однажды о материнстве, и ты сказала, что детям не нужно столько заботы, сколько ты сама давала. «Процентов восемьдесят от этого хватит за глаза». Я поразилась тогда. Ты жалела о том, что так растратила себя? Но теперь я расцениваю эти слова как подарок – как предложенный мне образец материнства, отличный от твоего собственного примера.

Я много думаю о том, хотела ли бы и я стать матерью – иногда слишком много. Я слышала, что постоянные сны о рождении детей часто означают готовность рождения самой себя, воплощения в жизнь представлений о себе. Боль от твоего ухода не в меньшей степени помогла мне найти себя, чем отпустить тебя.

Как, наверное, страшно было тебе нести ношу своей болезни в одиночестве. Твое упорное затворничество остается для меня загадкой. Я, напротив, всегда стараюсь открыться, впустить в себя других. Больше всего на свете меня страшат потери. Я включаю компьютер. Я включаю воображение. Я пишу правду. Каждый день я работаю над тем, чтобы установить, укрепить связи. Эти вопросы заставляют меня искать ответы – не те, которые дала бы ты, а свои собственные.

С любовью, Карин

30

Дорогие дочери

Паттон Халлидей-Куинн родилась в Остине, столице Техаса. В 2014 у нее появилась дочь Эдит. Во время своей беременности Паттон начала писать своей еще нерожденной девочке письмо, полное советов. После рождения Эдит Паттон решила, что его стоит немного дополнить.

Паттон Халлидей-Куинн – к Эдит Куинн

2015 г.

Моя милая Эдит!

Пока ты еще сидела у меня в животе, сразу же после того, как я узнала, что ты – девочка, ночами, когда мне не давала покоя моя беременная бессонница, я написала тебе письмо. Я решила, что на твое тринадцатилетие я возьму тебя в город, мы сядем в кафе-мороженое и я тебе его вручу. Но потом я начала волноваться. А что, если со мной что-нибудь случится? Я распечатала письмо и спрятала его в таком месте, где ты бы точно его нашла. А потом подумала: а как же дочери всех остальных матерей – тех, которые, по той или иной причине, не могут, не станут, не захотят рассказать им то, что необходимо знать?

Значит, так.

Дорогие дочери.

Это – тот самый Разговор, который у меня с моей матерью